Page 846 - Архипелаг ГУЛаг

«не знал», то «не понимал» творимых им ужасов, то уже и перевоспитывается.
В нарисованную декорацию пришлось всё–таки этим авторам включить для похожести
и детали подлинные. У Алдан–Семёнова: конвоир отбирает себе добытое золото; над
отказчиками издеваются, не зная ни права, ни закона; работают при 53 градусах ниже ноля;
воры в лагере блаженствуют; пенициллин зажат для начальства. — У Дьякова: грубое
обращение конвоя; сцена в Тайшете около поезда, когда с зэков не управились номера снять,
пассажиры кидали заключённым еду и курево, а конвоиры подхватывали себе; описание
предпраздничного обыска.
Но эти штрихи используют авторы, чтобы только была им вера. А главное у них вот
что. Словами рецензий:
«В «Одном дне Ивана Денисовича» лагерная охрана — почти звери. Дьяков
показывает, что среди них много таких, кто мучительно думали» (но ничего не придумали).
«Дьяков сохранил суровую правду жизни… Для него бесправие в лагерях это… фон (!),
а главное то, что советский человек не склонил головы перед произволом… Дьяков видит и
честных чекистов, которые шли на подвиг, да, на подвиг!»
(Этот подвиг— устраивать коммунистов на хорошие места. Впрочем, подвиг видят и у
заключённого коммуниста Конокотина: он, «оскорблённый безумным обвинением…
лишённый свободы… продолжал работать» препаратором! То есть в том подвиг, что не дал
повод выгнать себя из санчасти на общие.) 518
Чем венчается книга Дьякова? «Всё тяжкое ушло» (погибших он не вспоминает), «всё
доброе вернулось». «Ничто не зачёркнуто».
У Алдан–Семёнова: «Несмотря на всё — мы не чувствуем обиды». Хвала Партии— это
она уничтожила лагеря! (Стихотворный эпилог.)
Да уничтожила ли?.. Не осталось ли чего?.. И потом — кто их создал, лагеря?.. Молчат.
А при Берии Советская власть была или нет? Почему она ему не помешала? Как же
могло так статься, что у власти стоит народ и народ для народа допустил такую тиранию?
Наши авторы ведь не заботились о пайке и не работали, они всё время мыслили
высоко, — так ответьте.
Молчат. Глушь…
Вот и всё. Дырка заделана и закрашена (ещё подмазал генерал Горбатов под цвет). И не
было дырки в Стене! А сам Архипелаг если и был, то — какой–то призрачный, ненастоящий,
маленький, не стоящий внимания.
Что ещё? На всякий случай ещё подмажут журналисты. Вот Мих. Берестинский по
поручению неутомимой «Литгазеты» (кроме литературы, она ничего не упустит) съездил на
станцию Ерцево. И сам ведь, оказывается, сидел. Но как глубоко он растроган новыми
хозяевами островов: «Невозможно даже представить себе в сегодняшних
исправ–труд–органах, в местах заключения, людей, хотя бы отдалённо напоминающих
Волнового… 519 Теперь это подлинные коммунисты. Суровые, но добрые и справедливые
люди. Не надо думать, что это бескрылые ангелы… (Очевидно, такое мнение всё же
существует… — АС.) Заборы с колючей проволокой, сторожевые вышки, увы, пока нужны.
Но офицеры с радостью рассказывают, что всё меньше и меньше поступает
«контингента» 520 . (Ачему они радуются— что до пенсии недотянут, придётся работу

подкормил татарина–зэка, и поэтому решили зэки, что парень — стукач! Да не могли так решить, ибо конвой
однодневен и стукачей не держит.

518 М. Чарный. Коммунисты остаются коммунистами // Литературная газета, 15 сентября 1964.

519 Вспомним А. Захарову: все те же и остались!

520 Mux. Берестинский. Здравствуй, мама // Литературная газета, 5 сентября 1964.