Page 115 - Белая гвардия

расположилась в кресле у его постели. В гостиной составился военный совет.
Решено было всем оставаться ночевать. Во-первых, ночью, даже с хорошими
документами, ходить не к чему. Во-вторых, тут и Елене лучше — то да се… помочь. А
самое главное, что дома в такое времечко именно лучше не сидеть, а находиться в
гостях. А еще, самое главное, и делать нечего. А вот винт составить можно.
— Вы играете? — спросил Мышлаевский у Лариосика.
Лариосик покраснел, смутился и сразу все выговорил, и что в винт он играет, но очень,
очень плохо… Лишь бы его не ругали, как ругали в Житомире податные инспектора…
Что он потерпел драму, но здесь, у Елены Васильевны, оживает душой, потому что это
совершенно исключительный человек, Елена Васильевна, и в квартире у них тепло и
уютно, в особенности замечательны кремовые шторы на всех окнах, благодаря чему
чувствуешь себя оторванным от внешнего мира… А он, этот внешний мир… согласитесь
сами, грязен, кровав и бессмыслен.
— Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете? — спросил Мышлаевский, внимательно
всматриваясь в Лариосика.
— Пишу, — скромно, краснея, произнес Лариосик.

— Так… Извините, что я вас перебил… Так бессмыслен, вы говорите… Продолжайте,
пожалуйста…

— Да, бессмыслен, а наши израненные души ищут покоя вот именно за такими
кремовыми шторами…

— Ну, знаете, что касается покоя, не знаю, как у вас в Житомире, а здесь, в городе,
пожалуй, вы его не найдете… Ты щетку смочи водой, а то пылишь здорово. Свечи есть?
Бесподобно. Мы вас выходящим в таком случае запишем… Впятером именно покойная
игра…
— И Николка, как покойник, играет, — вставил Карась.

— Ну, что ты, Федя. Кто в прошлый раз под печкой проиграл? Ты сам и пошел в ренонс.
Зачем клевещешь?
— Блакитный петлюровский крап…

— Именно за кремовыми шторами и жить. Все смеются почему-то над поэтами…

— Да храни бог… Зачем же вы в дурную сторону мой вопрос приняли. Я против поэтов
ничего не имею. Не читаю я, правда, стихов…
— И других никаких книг, за исключением артиллерийского устава и первых пятнадцати
страниц римского права… На шестнадцатой странице война началась, он и бросил…
— Врет, не слушайте… Ваше имя и отчество — Ларион Иванович?

Лариосик объяснил, что он Ларион Ларионович, но что ему так симпатично все
общество, которое даже не общество, а дружная семья, что он очень желал бы, чтобы его
называли по имени «Ларион» без отчества… Если, конечно, никто ничего не имеет
против.
— Как будто симпатичный парень… — шепнул сдержанный Карась Шервинскому.

— Ну, что ж… сойдемся поближе… Отчего ж… Врет: если угодно знать, «Войну и мир»
читал… Вот, действительно, книга. До самого конца прочитал — и с удовольствием. А
почему? Потому что писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер. У вас
десятка? Вы со мной… Карась с Шервинским… Николка, выходи.

— Только вы меня, ради бога, не ругайте, — как-то нервически попросил Лариосик.
— Ну, что вы, в самом деле. Что мы, папуасы какие-нибудь? Это у вас, видно, в Житомире
такие податные инспектора отчаянные, они вас и напугали… У нас принят тон строгий.