Page 115 - Белая гвардия
P. 115

расположилась в кресле у его постели. В гостиной составился военный совет.
                Решено было всем оставаться ночевать. Во-первых, ночью, даже с хорошими
                документами, ходить не к чему. Во-вторых, тут и Елене лучше — то да се… помочь. А
                самое главное, что дома в такое времечко именно лучше не сидеть, а находиться в
                гостях. А еще, самое главное, и делать нечего. А вот винт составить можно.
                — Вы играете? — спросил Мышлаевский у Лариосика.
                Лариосик покраснел, смутился и сразу все выговорил, и что в винт он играет, но очень,
                очень плохо… Лишь бы его не ругали, как ругали в Житомире податные инспектора…
                Что он потерпел драму, но здесь, у Елены Васильевны, оживает душой, потому что это
                совершенно исключительный человек, Елена Васильевна, и в квартире у них тепло и
                уютно, в особенности замечательны кремовые шторы на всех окнах, благодаря чему
                чувствуешь себя оторванным от внешнего мира… А он, этот внешний мир… согласитесь
                сами, грязен, кровав и бессмыслен.
                — Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете? — спросил Мышлаевский, внимательно
                всматриваясь в Лариосика.
                — Пишу, — скромно, краснея, произнес Лариосик.

                — Так… Извините, что я вас перебил… Так бессмыслен, вы говорите… Продолжайте,
                пожалуйста…

                — Да, бессмыслен, а наши израненные души ищут покоя вот именно за такими
                кремовыми шторами…

                — Ну, знаете, что касается покоя, не знаю, как у вас в Житомире, а здесь, в городе,
                пожалуй, вы его не найдете… Ты щетку смочи водой, а то пылишь здорово. Свечи есть?
                Бесподобно. Мы вас выходящим в таком случае запишем… Впятером именно покойная
                игра…
                — И Николка, как покойник, играет, — вставил Карась.

                — Ну, что ты, Федя. Кто в прошлый раз под печкой проиграл? Ты сам и пошел в ренонс.
                Зачем клевещешь?
                — Блакитный петлюровский крап…

                — Именно за кремовыми шторами и жить. Все смеются почему-то над поэтами…

                — Да храни бог… Зачем же вы в дурную сторону мой вопрос приняли. Я против поэтов
                ничего не имею. Не читаю я, правда, стихов…
                — И других никаких книг, за исключением артиллерийского устава и первых пятнадцати
                страниц римского права… На шестнадцатой странице война началась, он и бросил…
                — Врет, не слушайте… Ваше имя и отчество — Ларион Иванович?

                Лариосик объяснил, что он Ларион Ларионович, но что ему так симпатично все
                общество, которое даже не общество, а дружная семья, что он очень желал бы, чтобы его
                называли по имени «Ларион» без отчества… Если, конечно, никто ничего не имеет
                против.
                — Как будто симпатичный парень… — шепнул сдержанный Карась Шервинскому.

                — Ну, что ж… сойдемся поближе… Отчего ж… Врет: если угодно знать, «Войну и мир»
                читал… Вот, действительно, книга. До самого конца прочитал — и с удовольствием. А
                почему? Потому что писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер. У вас
                десятка? Вы со мной… Карась с Шервинским… Николка, выходи.

                — Только вы меня, ради бога, не ругайте, — как-то нервически попросил Лариосик.
                — Ну, что вы, в самом деле. Что мы, папуасы какие-нибудь? Это у вас, видно, в Житомире
                такие податные инспектора отчаянные, они вас и напугали… У нас принят тон строгий.
   110   111   112   113   114   115   116   117   118   119   120