Page 119 - Белая гвардия

15
Был вечер. Время подходило к одиннадцати часам. По случаю событий, значительно
раньше, чем обычно, опустела и без того не очень людная улица.
Шел жидкий снежок, пушинки его мерно летали за окном, а ветви акации у тротуара,
летом темнившие окна Турбиных, все более обвисали в своих снежных гребешках.
Началось с обеда и пошел нехороший тусклый вечер с неприятностями, с сосущим
сердцем. Электричество зажглось почему-то в полсвета, а Ванда накормила за обедом
мозгами. Вообще говоря, мозги пища ужасная, а в Вандином приготовлении —
невыносимая. Был перед мозгами еще суп, в который Ванда налила постного масла, и
хмурый Василиса встал из-за стола с мучительной мыслью, что будто он и не обедал
вовсе. Вечером же была масса хлопот, и все хлопот неприятных, тяжелых. В столовой
стоял столовый стол кверху ножками и пачка Лебiдь-Юрчиков лежала на полу.

— Ты дура, — сказал Василиса жене.
Ванда изменилась в лице и ответила:

— Я знала, что ты хам, уже давно. Твое поведение в последнее время достигло
геркулесовых столбов.

Василисе мучительно захотелось ударить ее со всего размаху косо по лицу так, чтоб она
отлетела и стукнулась об угол буфета. А потом еще раз, еще и бить ее до тех пор, пока
это проклятое, костлявое существо не умолкнет, не признает себя побежденным. Он —
Василиса, измучен ведь, он, в конце концов, работает, как вол, и он требует, требует,
чтобы его слушались дома. Василиса скрипнул зубами и сдержался, нападение на Ванду
было вовсе не так безопасно, как это можно было предположить.
— Делай так, как я говорю, — сквозь зубы сказал Василиса, — пойми, что буфет могут
отодвинуть, и что тогда? А это никому не придет в голову. Все в городе так делают.

Ванда повиновалась ему, и они вдвоем взялись за работу — к столу с внутренней стороны
кнопками пришпиливали денежные бумажки.

Скоро вся внутренняя поверхность стола расцветилась и стала похожа на замысловатый
шелковый ковер.

Василиса, кряхтя, с налитым кровью лицом, поднялся и окинул взором денежное поле.
— Неудобно, — сказала Ванда, — понадобится бумажка, нужно стол переворачивать.

— И перевернешь, руки не отвалятся, — сипло ответил Василиса, — лучше стол
перевернуть, чем лишиться всего. Слышала, что в городе делается? Хуже, чем
большевики. Говорят, что повальные обыски идут, все офицеров ищут.
В одиннадцать часов вечера Ванда принесла из кухни самовар и всюду в квартире
потушила свет. Из буфета достала кулек с черствым хлебом и головку зеленого сыра.
Лампочка, висящая над столом в одном из гнезд трехгнездной люстры, источала с
неполно накаленных нитей тусклый красноватый свет.

Василиса жевал ломтик французской булки, и зеленый сыр раздражал его до слез, как
сверлящая зубная боль. Тошный порошок при каждом укусе сыпался вместо рта на
пиджак и за галстук. Не понимая, что мучает его, Василиса исподлобья смотрел на
жующую Ванду.
— Я удивляюсь, как легко им все сходит с рук, — говорила Ванда, обращая взор к
потолку, — я была уверена, что убьют кого-нибудь из них. Нет, все вернулись, и сейчас
опять квартира полна офицерами…

В другое время слова Ванды не произвели бы на Василису никакого впечатления, но
сейчас, когда вся его душа горела в тоске, они показались ему невыносимо подлыми.

— Удивляюсь тебе, — ответил он, отводя взор в сторону, чтобы не расстраиваться, — ты
прекрасно знаешь, что, в сущности, они поступили правильно. Нужно же кому-нибудь