Page 48 - Белая гвардия

взводом…
Карась вывернулся из строя и, озабоченный, идя задом, начал считать:

— Левой. Левой. Ать. Ать.
В черную пасть подвального хода гимназии змеей втянулся строй, и пасть начала
заглатывать ряд за рядом.
Внутри гимназии было еще мертвеннее и мрачнее, чем снаружи. Каменную тишину и
зыбкий сумрак брошенного здания быстро разбудило эхо военного шага. Под сводами
стали летать какие-то звуки, точно проснулись демоны. Шорох и писк слышался в
тяжком шаге — это потревоженные крысы разбегались по темным закоулкам. Строй
прошел по бесконечным и черным подвальным коридорам, вымощенным кирпичными
плитами, и пришел в громадный зал, где в узкие прорези решетчатых окошек, сквозь
мертвую паутину, скуповато притекал свет.

Адовый грохот молотков взломал молчание. Вскрывали деревянные окованные ящики с
патронами, вынимали бесконечные ленты и похожие на торты круги для льюисовских
пулеметов. Вылезли черные и серые, похожие на злых комаров, пулеметы. Стучали
гайки, рвали клещи, в углу со свистом что-то резала пила. Юнкера вынимали кипы
слежавшихся холодных папах, шинели в железных складках, негнущиеся ремни,
подсумки и фляги в сукне.
— Па-а-живей, — послышался голос Студзинского. Человек шесть офицеров, в тусклых
золотых погонах, завертелись, как плауны на воде. Что-то выпевал выздоровевший тенор
Мышлаевского.

— Господин доктор! — прокричал Студзинский из тьмы, — будьте любезны принять
команду фельдшеров и дать ей инструкции.

Перед Турбиным тотчас оказались двое студентов. Один из них, низенький и
взволнованный, был с красным крестом на рукаве студенческой шинели. Другой — в
сером, и папаха налезала ему на глаза, так что он все время поправлял ее пальцами.

— Там ящики с медикаментами, — проговорил Турбин, — выньте из них сумки, которые
через плечо, и мне докторскую с набором. Потрудитесь выдать каждому из
артиллеристов по два индивидуальных пакета, бегло объяснив, как их вскрыть в случае
надобности.

Голова Мышлаевского выросла над серым копошащимся вечем. Он влез на ящик,
взмахнул винтовкой, лязгнул затвором, с треском вложил обойму и затем, целясь в окно
и лязгая, лязгая и целясь, забросал юнкеров выброшенными патронами. После этого как
фабрика застучала в подвале. Перекатывая стук и лязг, юнкера зарядили винтовки.
— Кто не умеет, осторожнее, юнкера-а, — пел Мышлаевский, — объясните студентам.

Через головы полезли ремни с подсумками и фляги.
Произошло чудо. Разношерстные пестрые люди превращались в однородный,
компактный слой, над которым колючей щеткой, нестройно взмахивая и шевелясь,
поднялась щетина штыков.
— Господ офицеров попрошу ко мне, — где-то прозвучал Студзинский.

В темноте коридора, под малиновый тихонький звук шпор, Студзинский заговорил
негромко.

— Впечатления?
Шпоры потоптались. Мышлаевский, небрежно и ловко ткнув концами пальцев в околыш,
пододвинулся к штабс-капитану и сказал:
— У меня во взводе пятнадцать человек не имеют понятия о винтовке. Трудновато.

Студзинский, вдохновенно глядя куда-то вверх, где скромно и серенько сквозь стекло