Page 62 - Белая гвардия

8
Да, был виден туман. Игольчатый мороз, косматые лапы, безлунный, темный, а потом
предрассветный снег, за Городом в далях маковки синих, усеянных сусальными звездами
церквей и не потухающий до рассвета, приходящего с московского берега Днепра, в
бездонной высоте над городом Владимирский крест.

К утру он потух. И потухли огни над землей. Но день особенно не разгорался, обещал
быть серым, с непроницаемой завесой не очень высоко над Украиной.

Полковник Козырь-Лешко проснулся в пятнадцати верстах от Города именно на
рассвете, когда кисленький парный светик пролез в подслеповатое оконце хаты в
деревне Попелюхе. Пробуждение Козыря совпало со словом:
— Диспозиция.

Первоначально ему показалось, что он увидел его в очень теплом сне и даже хотел
отстранить рукой, как холодное слово. Но слово распухло, влезло в хату вместе с
отвратительными красными прыщами на лице ординарца и смятым конвертом. Из сумки
со слюдой и сеткой Козырь вытащил под оконцем карту, нашел на ней деревню Борхуны,
за Борхунами нашел Белый Гай, проверил ногтем рогулю дорог, усеянную, словно
мухами, точками кустарников по бокам, а затем и огромное черное пятно — Город.
Воняло махоркой от владельца красных прыщей, полагавшего, что курить можно и при
Козыре и от этого война ничуть не пострадает, и крепким второсортным табаком,
который курил сам Козырь.
Козырю сию минуту предстояло воевать. Он отнесся к этому бодро, широко зевнул и
забренчал сложной сбруей, перекидывая ремни через плечи. Спал он в шинели эту ночь,
даже не снимая шпор. Баба завертелась с кринкой молока. Никогда Козырь молока не
пил и сейчас не стал. Откуда-то приползли ребята. И один из них, самый маленький,
полз по лавке совершенно голым задом, подбираясь к Козыреву маузеру. И не добрался,
потому что Козырь маузер пристроил на себя.

Всю свою жизнь до 1914 года Козырь был сельским учителем. В четырнадцатом году
попал на войну в драгунский полк и к 1917 году был произведен в офицеры. А рассвет
четырнадцатого декабря восемнадцатого года под оконцем застал Козыря полковником
петлюровской армии, и никто в мире (и менее всего сам Козырь) не мог бы сказать, как
это случилось. А произошло это потому, что война для него, Козыря, была призванием, а
учительство лишь долгой и крупной ошибкой. Так, впрочем, чаще всего и бывает в
нашей жизни. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например,
читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни
при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и
горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего
социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к
концу жизни. Козырь попал к сорока пяти годам. А до тех пор был плохим учителем,
жестоким и скучным.
— А ну-те, скажить хлопцам, щоб выбирались с хат, тай по коням, — произнес Козырь и
перетянул хрустнувший ремень на животе.
Курились белые хатки в деревне Попелюхе, и выезжал строй полковника Козыря
сабелюк на четыреста. В рядах над строем курилась махорка, и нервно ходил под
Козырем гнедой пятивершковый жеребец. Скрипели дровни обоза, на полверсты
тянулись за полком. Полк качался в седлах, и тотчас же за Попелюхой развернулся в
голове конной колонны двухцветный прапор — плат голубой, плат желтый, на древке.
Козырь чаю не терпел и всему на свете предпочитал утром глоток водки. Царскую водку
любил. Не было ее четыре года, а при гетманщине появилась на всей Украине. Прошла
водка из серой баклажки по жилам Козыря веселым пламенем. Прошла водка и по рядам
из манерок, взятых еще со склада в Белой Церкви, и лишь прошла, ударила в голове
колонны трехрядная итальянка и запел фальцет:
Гай за гаем, гаем,Гаем зелененьким…

А в пятом ряду рванули басы: