Page 88 - Белая гвардия
P. 88

нее и увидал точь-в-точь такой же двор. Настолько такой, что он ждал, что опять
                выскочит рыжий Нерон в полушубке. Но никто не выскочил. Страшно оборвалось в
                животе и в пояснице, и Николка сел на землю, в ту же секунду его кольт прыгнул в руке
                и оглушительно выстрелил. Николка удивился, потом сообразил: «Предохранитель-то
                был заперт, а теперь я его сдвинул. Оказия».

                Черт. И тут ворота на Разъезжую глухие. Заперты. Значит, опять к стене. Но, увы, дров
                уже нет. Николка запер предохранитель и сунул револьвер в карман. Полез по куче
                битого кирпича, а затем, как муха по отвесной стене, вставляя носки в такие норки, что
                в мирное время не поместилась бы и копейка. Оборвал ногти, окровенил пальцы и
                всцарапался на стену. Лежа на ней животом, услыхал, что сзади, в первом дворе,
                раздался оглушительный свист и Неронов голос, а в этом, третьем, дворе, в черном окне
                из второго этажа на него глянуло искаженное ужасом женское лицо и тотчас исчезло.
                Падая со второй стены, угадал довольно удачно: попал в сугроб, но все-таки что-то
                свернулось в шее и лопнуло в черепе. Чувствуя гудение в голове и мелькание в глазах,
                Николка побежал к воротам…

                О, ликование! И они заперты, но какой вздор? Сквозная узорная решетка. Николка, как
                пожарный, полез по ней, перелез, спустился и оказался на Разъезжей улице. Увидал, что
                она была совершенно пуста, ни души. «Четверть минутки подышу, не более, а то сердце
                лопнет», — думал Николка и глотал раскаленный воздух. «Да… документы…» Николка
                вытащил из кармана блузы пачку замасленных удостоверений и изорвал их. И они
                разлетелись, как снег. Услыхал, что сзади со стороны того перекрестка, на котором он
                оставил Най-Турса, загремел пулемет и ему отозвались пулеметы и ружейные залпы
                впереди Николки, оттуда, из Города. Вот оно что. Город захватили. В Городе бой.
                Катастрофа. Николка, все еще задыхаясь, обеими руками счищал снег. Кольт бросить?
                Най-турсов кольт? Нет, ни за что. Авось удастся проскочить. Ведь не могут же они быть
                повсюду сразу?

                Тяжко вздохнув, Николка, чувствуя, что ноги его значительно ослабели и развинтились,
                побежал по вымершей Разъезжей и благополучно добрался до перекрестка, откуда
                расходились две улицы: Глубочицкая на Подол и Ловская, уклоняющаяся в центр Города.
                Тут увидал лужу крови у тумбы и навоз, две брошенных винтовки и синюю студенческую
                фуражку. Николка сбросил свою папаху и эту фуражку надел. Она оказалась ему мала и
                придала ему гадкий, залихватский и гражданский вид. Какой-то босяк, выгнанный из
                гимназии. Николка осторожно из-за угла заглянул в Ловскую и очень далеко на ней
                увидал танцующую конницу с синими пятнами на папахах. Там была какая-то возня и
                хлопушки выстрелов. Дернул по Глубочицкой. Тут впервые увидал живого человека.
                Бежала какая-то дама по противоположному тротуару, и шляпа с черным крылом сидела
                у нее на боку, а в руках моталась серая кошелка, из нее выдирался отчаянный петух и
                кричал на всю улицу: «пэтурра, пэтурра». Из кулька, в левой руке дамы, сквозь дыру,
                сыпалась на тротуар морковь. Дама кричала и плакала, бросаясь в стену. Вихрем
                проскользнул какой-то мещанин, крестился на все стороны и кричал:
                — Господисусе! Володька, Володька! Петлюра идет!

                В конце Лубочицкой уже многие сновали, суетились и убегали в ворота. Какой-то
                человек в черном пальто ошалел от страха, рванулся в ворота, засадил в решетку свою
                палку и с треском ее сломал.
                А время тем временем летело и летело, и, оказывается, налетали уже сумерки, и
                поэтому, когда Николка с Лубочицкой выскочил в Вольский спуск, на углу вспыхнул
                электрический фонарь и зашипел. В лавчонке бухнула штора и сразу скрыла пестрые
                коробки с надписью «мыльный порошок». Извозчик на санях вывернул их в сугроб
                совершенно, заворачивая за угол, и хлестал зверски клячу кнутом. Мимо Николки
                прыгнул назад четырехэтажный дом с тремя подъездами, и во всех трех лупили двери
                поминутно, и некий, в котиковом воротнике, проскочил мимо Николки и завыл в ворота:

                — Петр! Петр! Ошалел, что ли? Закрывай! Закрывай ворота!
                В подъезде грохнула дверь, и слышно было, как на темной лестнице гулкий женский
                голос прокричал:
                — Петлюра идет. Петлюра!
   83   84   85   86   87   88   89   90   91   92   93