Page 89 - Белая гвардия

Чем дальше убегал Николка на спасительный Подол, указанный Най-Турсом, тем больше
народу летало, и суетилось, и моталось по улицам, но страху уже было меньше, и не все
бежали в одном направлении с Николкой, а некоторые проносились навстречу.
У самого спуска на Подол, из подъезда серокаменного дома вышел торжественно
кадетишка в серой шинели с белыми погонами и золотой буквой «В» на них. Нос у
кадетика был пуговицей. Глаза его бойко шныряли по сторонам, и большая винтовка
сидела у него за спиной на ремне. Прохожие сновали, с ужасом глядели на
вооруженного кадета и разбегались. А кадет постоял на тротуаре, прислушался к
стрельбе в верхнем Городе с видом значительным и разведочным, потянул носом и
захотел куда-то двинуться. Николка резко оборвал маршрут, двинул поперек тротуара,
напер на кадетика грудью и сказал шепотом:
— Бросайте винтовку и немедленно прячьтесь.

Кадетишка вздрогнул, испугался, отшатнулся, но потом угрожающе ухватился за
винтовку. Николка же старым испытанным приемом, напирая и напирая, вдавил его в
подъезд и там уже, между двумя дверями, внушил:
— Говорю вам, прячьтесь. Я — юнкер. Катастрофа. Петлюра Город взял.
— Как это так взял? — спросил кадет и открыл рот, причем оказалось, что у него нет
одного зуба с левой стороны.
— А вот так, — ответил Николка и, махнув рукой по направлению верхнего Города,
добавил: — Слышите? Там конница петлюрина на улицах. Я еле спасся. Бегите домой,
винтовку спрячьте и всех предупредите.

Кадет окоченел, и так окоченевшим его Николка и оставил в подъезде, потому что
некогда с ним разговаривать, когда он такой непонятливый.

На Подоле не было такой сильной тревоги, но суета была, и довольна большая.
Прохожие учащали шаги, часто задирали головы, прислушивались, очень часто
выскакивали кухарки в подъезды и ворота, наскоро кутаясь в серые платки. Из верхнего
Города непрерывно слышалось кипение пулеметов. Но в этот сумеречный час
четырнадцатого декабря уже нигде, ни вдали, ни вблизи, не было слышно пушек.

Путь Николки был длинен. Пока он пересек Подол, сумерки совершенно закутали
морозные улицы, и суету и тревогу смягчил крупный мягкий снег, полетевший в пятна
света у фонарей. Сквозь его редкую сеть мелькали огни, в лавчонках и в магазинах
весело светилось, но не во всех: некоторые уже ослепли. Все больше начинало лепить
сверху. Когда Николка пришел к началу своей улицы, крутого Алексеевского спуска, и
стал подниматься по ней, он увидал у ворот дома №7 картину: двое мальчуганов в
сереньких вязаных курточках и шлемах только что скатились на салазках со спуска.
Один из них, маленький и круглый, как шар, залепленный снегом, сидел и хохотал.
Другой, постарше, тонкий и серьезный, распутывал узел на веревке. У ворот стоял
парень в тулупе и ковырял в носу. Стрельба стала слышнее. Она вспыхивала там,
наверху, в самых разных местах.

— Васька, Васька, как я задницей об тумбу! — кричал маленький.
«Катаются мирно так», — удивленно подумал Николка и спросил у парня ласковым
голосом:
— Скажите, пожалуйста, чего это стреляют там наверху?

Парень вынул палец из носа, подумал и сказал в нос:
— Офицерню бьют наши.

Николка исподлобья посмотрел на него и машинально пошевелил ручкой кольта в
кармане. Старший мальчик отозвался сердито:

— С офицерами расправляются. Так им и надо. Их восемьсот человек на весь Город, а
они дурака валяли. Пришел Петлюра, а у него миллион войска.