Page 90 - Белая гвардия

Он повернулся и потащил салазки.

Сразу распахнулась кремовая штора — с веранды в маленькую столовую. Часы… тонк-
танк…

— Алексей вернулся? — спросил Николка у Елены.
— Нет, — ответила она и заплакала.

Темно. Темно во всей квартире. В кухне только лампа… сидит Анюта и плачет, положив
локти на стол. Конечно, об Алексее Васильевиче… В спальне у Елены в печке пылают
дрова. Сквозь заслонку выпрыгивают пятна и жарко пляшут на полу. Елена сидит,
наплакавшись об Алексее, на табуреточке, подперев щеку кулаком, а Николка у ее ног
на полу в красном огненном пятне, расставив ноги ножницами.
Болботун… полковник. У Щегловых сегодня днем говорили, что это не кто иной, как
великий князь Михаил Александрович. В общем, отчаяние здесь в полутьме и огненном
блеске. Что ж плакать об Алексее? Плакать — это, конечно, не поможет. Убили его,
несомненно. Все ясно. В плен они не берут. Раз не пришел, значит, попался вместе с
дивизионом, и его убили. Ужас в том, что у Петлюры, как говорят, восемьсот тысяч
войска, отборного и лучшего. Нас обманули, послали на смерть…

Откуда же взялась эта страшная армия? Соткалась из морозного тумана в игольчатом
синем и сумеречном воздухе… Туманно… туманно…

Елена встала и протянула руку.
— Будь прокляты немцы. Будь они прокляты. Но если только бог не накажет их, значит,
у него нет справедливости. Возможно ли, чтобы они за это не ответили? Они ответят.
Будут они мучиться так же, как и мы, будут.
Она упрямо повторяла «будут», словно заклинала. На лице и на шее у нее играл
багровый цвет, а пустые глаза были окрашены в черную ненависть. Николка, растопырив
ноги, впал от таких выкриков в отчаяние и печаль.

— Может, он еще и жив? — робко спросил он. — Видишь ли, все-таки он врач… Если
даже и схватили, может быть, не убьют, а заберут в плен.

— Будут кошек есть, будут друг друга убивать, как и мы, — говорила Елена звонко и
ненавистно грозила огню пальцами.
«Эх, эх… Болботун не может быть великий князь. Восемьсот тысяч войска не может
быть, и миллиона тоже… Впрочем, туман. Вот оно, налетело страшное времечко. И
Тальберг-то, оказывается, умный, вовремя уехал. Огонь на полу танцует. Ведь вот же
были мирные времена и прекрасные страны. Например, Париж и Людовик с образками
на шляпе, и Клопен Трульефу полз и грелся в таком же огне. И даже ему, нищему, было
хорошо. Ну, нигде, никогда не было такого гнусного гада, как этот рыжий дворник
Нерон. Все, конечно, нас ненавидят, но ведь он шакал форменный! Сзади за руку».

И вот тут за окнами забухали пушки. Николка вскочил и заметался.
— Ты слышишь? слышишь? слышишь? Может быть, это немцы? Может быть, союзники
подошли на помощь? Кто? Ведь не могут же они стрелять по Городу, если они его уже
взяли.
Елена сложила руки на груди и сказала:

— Никол, я тебя все равно не пущу. Не пущу. Умоляю тебя никуда не выходить. Не сходи
с ума.

— Я только дошел бы до площадки у Андреевской церкви и оттуда посмотрел бы и