Page 94 - Белая гвардия
P. 94

И с этими словами неизвестный вручил Николке голубое письмо. Совершенно ошалев,
                Николка взял его и стал читать, шевеля губами, крупный, разгонистый и взволнованный
                почерк. Без всякой даты, на нежном небесном листке было написано:
                «Милая, милая Леночка! Я знаю ваше доброе сердце и направляю его прямо к вам, по-
                родственному. Телеграмму я, впрочем, послала, он все вам сам расскажет, бедный
                мальчик. Лариосика постиг ужасный удар, и я долго боялась, что он не переживет его.
                Милочка Рубцова, на которой, как вы знаете, он женился год тому назад, оказалась
                подколодной змеей! Приютите его, умоляю, и согрейте так, как вы умеете это делать. Я
                аккуратно буду переводить вам содержание. Житомир стал ему ненавистен, и я вполне
                это понимаю. Впрочем, не буду больше ничего писать, — я слишком взволнована, и
                сейчас идет санитарный поезд, он сам вам все расскажет. Целую вас крепко, крепко и
                Сережу!»

                После этого стояла неразборчивая подпись.
                — Я птицу захватил с собой, — сказал неизвестный, вздыхая, — птица — лучший друг
                человека. Многие, правда, считают ее лишней в доме, но я одно могу сказать — птица
                уж, во всяком случае, никому не делает зла.
                Последняя фраза очень понравилась Николке. Не стараясь уже ничего понять, он
                застенчиво почесал непонятным письмом бровь и стал спускать ноги с кровати, думая:
                «Неприлично… спросить, как его фамилия?.. Удивительное происшествие…»

                — Это канарейка? — спросил он.
                — Но какая! — ответил неизвестный восторженно, — собственно, это даже и не
                канарейка, а настоящий кенар. Самец. И таких у меня в Житомире пятнадцать штук. Я
                перевез их к маме, пусть она кормит их. Этот негодяй, наверное, посвертывал бы им
                шеи. Он ненавидит птиц. Разрешите поставить ее пока на ваш письменный стол?

                — Пожалуйста, — ответил Николка. — Вы из Житомира?
                — Ну да, — ответил неизвестный, — и представьте, совпадение: я прибыл одновременно
                с вашим братом.
                — Каким братом?

                — Как с каким? Ваш брат прибыл вместе со мной, — ответил удивленно неизвестный.
                — Какой брат? — жалобно вскричал Николка, — какой брат? Из Житомира?!

                — Ваш старший брат…
                Голос Елены явственно выкрикнул в гостиной: «Николка! Николка! Илларион Ларионыч!
                Да будите же его! Будите!»
                — Трики, фит, фит, трики! — протяжно заорала птица.

                Николка уронил голубое письмо и пулей полетел через книжную в столовую и в ней
                замер, растопырив руки.

                Алексей Турбин в черном чужом пальто с рваной подкладкой, в черных чужих брюках
                лежал неподвижно на диванчике под часами. Его лицо было бледно синеватой
                бледностью, а зубы стиснуты. Елена металась возле него, халат ее распахнулся, и были
                видны черные чулки и кружево белья. Она хваталась то за пуговицы на груди Турбина,
                то за руки, крича: «Никол! Никол!»

                Через три минуты Николка в сдвинутой на затылок студенческой фуражке, в серой
                шинели нараспашку бежал, тяжело пыхтя, вверх по Алексеевскому спуску и бормотал:
                «А если его нету? Вот, боже мой, история с желтыми отворотами! Но Курицкого нельзя
                звать ни в коем случае, это совершенно ясно… Кит и кот…» Птица оглушительно стучала
                у него в голове — кити, кот, кити, кот!
                Через час в столовой стоял на полу таз, полный красной жидкой водой, валялись комки
                красной рваной марли и белые осколки посуды, которую обрушил с буфета неизвестный
   89   90   91   92   93   94   95   96   97   98   99