Page 65 - Чевенгур

«Люди, — учил Арсаков, — очень рано почали действовать, мало поняв. Следует,
елико возможно, держать свои действия в ущербе, дабы давать волю созерцательной
половине души. Созерцание — это самообучение из чуждых происшествий. Пускай же как
можно длительнее учатся люди обстоятельствам природы, чтобы начать свои действия
поздно, но безошибочно, прочно и с оружием зрелого опыта в деснице. Надобно памятовать,
что все грехи общежития растут от вмешательства в него юных разумом мужей. Достаточно
оставить историю на пятьдесят лет в покое, чтобы все без усилий достигли упоительного
благополучия».
Собаки взвыли голосами тревоги, и надзиратель, взяв винтовку, вышел встречать
поздних гостей.
Сквозь строй преданных собак и мужающих щенков надзиратель провел лошадей с
Двановым и Копенкиным.
Через полчаса трое людей стояли вокруг лампы в бревенчатом, надышенном жизнью
доме. Надзиратель поставил гостям хлеб и молоко.
Он насторожился и заранее приготовился ко всему плохому от ночных людей. Но
общее лицо Дванова и его часто останавливающиеся глаза успокаивали надзирателя.
Поев, Копенкин взял раскрытую книгу и с усилием прочитал, что писал Арсаков.
— Как ты думаешь? — подал Копенкин книгу Дванову.
Дванов прочел.
— Капиталистическая теория: живи и не шевелись.
— Я тоже так думаю! — сказал Копенкин, отстраняя порочную книгу прочь. — Ты
скажи, куда нам лес девать в социализме? — с огорченной задумчивостью вздохнул
Копенкин.
— Скажите, товарищ, сколько лес дает дохода на десятину?
— спросил Дванов надзирателя.
— Разно бывает, — затруднился надзиратель. — Какой смотря лес, какого возраста и
состояния — здесь много обстоятельств…
— Ну а в среднем?
— В среднем… Рублей десять — пятнадцать надо считать.
— Только? А рожь, наверно, больше?
Надзиратель начал пугаться и старался не ошибиться.
— Рожь несколько больше… Двадцать — тридцать рублей выйдет у мужика чистого
дохода на десятину. Я думаю, не меньше.
У Копенкина на лице появилась ярость обманутого человека.
— Тогда лес надо сразу сносить и отдать землю под пахоту! Эти дерева только у
озимого хлеба место отнимают…
Надзиратель затих и следил чуткими глазами за волнующимся Копенкиным. Дванов
высчитывал карандашом на книжке Арсакова убыток от лесоводства. Он еще спросил у
надзирателя, сколько десятин в лесничестве, — и подвел итог.
— Тысяч десять мужики в год теряют от этого леса, — спокойно сообщил Дванов. —
Рожь, пожалуй, будет выгоднее.
— Конечно, выгодней! — воскликнул Копенкин. — Сам лесник тебе сказал. Вырубить
надо наголо всю эту гущу и засеять рожью. Пиши приказ, товарищ Дванов!
Дванов вспомнил, что он давно не сносился с Шумилиным. Хотя Шумилин не осудит
его за прямые действия, согласные с очевидной революционной пользой.
Надзиратель осмелился немного возразить:
— Я хотел вам сказать, что самовольные порубки и так сильно развились в последнее
время, и не надо больше рубить такие твердые растения.
— Ну тем лучше, — враждебно отозвался Копенкин. — Мы идем по следу народа, а не
впереди его. Народ, значит, сам чует, что рожь полезней деревьев. Пиши, Саша, ордер на
рубку леса.
Дванов написал длинный приказ-обращение для всех крестьян-бедняков