Page 117 - Доктор Живаго

что-нибудь случилось, доверяй только Пичужкину. Разумеется, если сам он уцелеет. Ты не
спишь?
— Нет.
— Сами, черти, ушли на лучший паек, а теперь, оказывается, это были гражданские
чувства, принципиальность. Встречают, едва руку подают. «Вы у них служите?» И
подымают брови. «Служу, — говорю, — и прошу не прогневаться: нашими лишениями я
горжусь, и людей, которые делают нам честь, подвергая нас этим лишениям, уважаю».

10

На долгий период постоянной пищей большинства стало пшено на воде и уха из
селедочных головок. Туловище селедки в жареном виде шло на второе. Питались немолотою
рожью и пшеницей в зерне. Из них варили кашу.
Знакомая профессорша учила Антонину Александровну печь заварной хлеб на поду
комнатной голландки, частью на продажу, чтобы припеком и выручкой оправдать
пользование кафельной печью, как в старые годы. Это позволило бы отказаться от
мучительницы времянки, которая дымила, плохо грела и совсем не держала тепла.
Хлеб хорошо выпекался у Антонины Александровны, но из её торговли ничего не
вышло. Пришлось пожертвовать несбыточными планами и опять ввести в действие
оставленную печурку. Живаго бедствовали.
Однажды утром Юрий Андреевич по обыкновению ушел по делам.
Дров в доме оставалось два полена. Надевши шубку, в которой она зябла от слабости
даже в теплую погоду, Антонина Александровна вышла «на добычу».
Она с полчаса пробродила по ближайшим переулкам, куда иногда заворачивали
мужички с овощами и картошкой из пригородных деревень. Их надо было ловить. Крестьян
с кладью задерживали.
Скоро она напала на цель своих розысков. Молодой здоровенный детина в армяке,
шагая в сопровождении Антонины Александровны рядом с легкими, как игрушка, санями,
осторожно отвел их за угол во двор к Громекам.
В лубяном кузове саней под рогожей лежала небольшая кучка березового кругляку, не
толще старомодных усадебных перилец на фотографиях прошлого века. Антонина
Александровна знала им цену, — одно званье, что береза, а то сырье худшего сорта, свежей
резки, непригодное для топки. Но выбора не было, рассуждать не приходилось.
Молодой крестьянин в пять-шесть приемов снес ей дровишки на жилой верх, а в обмен
на них поволок на себе вниз и уложил в сани малый зеркальный шкал Антонины
Александровны, в подарок своей молодке. Мимоходом, договариваясь на будущее время о
картошке, он приценился к стоявшему у дверей пианино.
Вернувшись, Юрий Андреевич не стал обсуждать жениной покупки. Разрубить
отданный шкап на щепки было выгодней и целесообразней, но у них рука не поднялась бы
на это.
— Ты видел записку на столе? — спросила жена.
— От заведующего больницей? Мне говорили, я знаю. Это приглашение к больной.
Непременно пойду. Вот отдохну немного и пойду. Но порядочная даль. Где-то у
Триумфальных ворот. У меня записан адрес.
— Странный гонорар предлагают. Ты видел? Ты все-таки прочти. Бутылку германского
коньяку или пару дамских чулок за визит. Чем заманивают. Кто это может быть? Какой-то
дурной тон и полное неведение о нашей современной жизни. Нувориши какие-нибудь.
— Да, это к заготовщику.
Таким именем, вместе с концессионерами и уполномоченными, назывались мелкие
частные предприниматели, которым государственная власть, уничтожив частную торговлю,
делала в моменты хозяйственных обострений маленькие послабления, заключая с ними
договоры и сделки на разные поставки.