Page 113 - Доктор Живаго

Но события за это время подвинулись вперед. Имелись новые подробности. Гордон
говорил об усилившейся стрельбе и убитых прохожих, случайно задетых шальною пулею.
По его словам, движение в городе приостановилось. Он чудом проник к ним в переулок, но
путь назад закрылся за его спиной.
Николай Николаевич не послушался и попробовал сунуть нос на улицу, но через
минуту вернулся. Он сказал, что из переулка нет выхода, по нему свищут пули, отбивая с
углов кусочки кирпича и штукатурки. На улице ни души, сообщение по тротуару прервано.
В эти дни Сашеньку простудили.
— Я сто раз говорил, чтобы ребенка не подносили к топящейся печке, — сердился
Юрий Андреевич. — Перегрев в сорок раз вреднее выстуживания.
У Сашеньки разболелось горло и появился сильный жар. Его отличительным свойством
был сверхъестественный, мистический страх перед тошнотой и рвотой, приближение
которых ему ежеминутно мерещилось.
Он отталкивал руку Юрия Андреевича с ларингоскопом, не давал ввести его в горло,
закрывал рот, кричал и давился.
Никакие уговоры и угрозы не действовали. Вдруг по неосторожности Сашенька
широко и сладко зевнул, и этим воспользовался доктор, чтобы молниеносным движением
сунуть сыну в рот ложечку, придержать его язык и успеть разглядеть малиновую гортань
Сашеньки и его осыпанные налетами опухшие миндалины. Их вид встревожил Юрия
Андреевича.
Немного погодя, путем таких же манипуляций, доктору удалось снять у Сашеньки
мазок. У Александра Александровича был свой микроскоп. Юрий Андреевич взял его и с
грехом пополам сам произвел исследование. По счастью, это не был дифтерит.
Но на третью ночь у Сашеньки сделался припадок ложного крупа. Он горел и
задыхался. Юрий Андреевич не мог смотреть на бедного ребенка, бессильный избавить его
от страданий.
Антонине Александровне казалось, что мальчик умирает. Его брали на руки, носили по
комнате, и ему становилось легче.
Надо было достать молока, минеральной воды или соды для его отпаиванья. Но это был
разгар уличных боев. Пальба, также и орудийная, ни на минуту не прекращалась. Если бы
даже Юрий Андреевич с опасностью для жизни отважился пробраться за пределы
простреливаемой полосы, он и за чертою огня не встретил бы жизни, которая замерла во
всем городе, пока положение не определится окончательно.
Но оно было уже ясно. Отовсюду доходили слухи, что рабочие берут перевес. Бились
еще отдельные кучки юнкеров, разобщенные между собой и потерявшие связь со своим
командованием.
Район Сивцева входил в круг действий солдатских частей, наседавших на центр с
Дорогомилова. Солдаты германской войны и рабочие подростки, сидевшие в окопе,
вырытом в переулке, уже знали население окрестных домов и по-соседски перешучивались с
их жителями, выглядывавшими из ворот или выходившими на улицу.
Движенье в этой части города восстанавливалось.
Тогда ушли из своего трехдневного плена Гордон и Николай Николаевич, застрявшие у
Живаго на трое суток. Юрий Андреевич был рад их присутствию в трудные дни
Сашенькиной болезни, а Антонина Александровна прощала им ту бестолочь, которую
вносили они в придачу к общему беспорядку. Но в благодарность за гостеприимство оба
считали долгом занимать хозяев неумолкаемыми разговорами, и Юрий Андреевич так устал
от троесуточного переливания из пустого в порожнее, что был счастлив расстаться с ними.

8

Были сведения, что они добрели домой благополучно, хотя именно при этой проверке
оказалось, что толки об общем замирении преждевременны. В разных местах военные