Page 116 - Доктор Живаго

неисписанная страница.
А тут, нате пожалуйста. Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в
самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к её ходу. Оно начато не с начала,
а с середины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый
разгар курсирующих по городу трамваев. Это всего гениальнее. Так неуместно и
несвоевременно только самое великое.

9

Настала зима, какую именно предсказывали. Она еще не так пугала, как две
наступившие вслед за нею, но была уже из их породы, темная, голодная и холодная, вся в
ломке привычного и перестройке всех основ существования, вся в нечеловеческих усилиях
уцепиться за ускользающую жизнь.
Их было три подряд, таких страшных зимы, одна за другой, и не всё, что кажется
теперь происшедшим с семнадцатого на восемнадцатый год, случилось действительно тогда,
а произошло, может статься, позже. Эти следовавшие друг за другом зимы слились вместе, и
трудно отличимы одна от другой.
Старая жизнь и молодой порядок еще не совпадали. Между ними не было ярой вражды,
как через год, во время гражданской войны, но недоставало и связи. Это были стороны,
расставленные отдельно, одна против другой, и не покрывавшие друг друга.
Производили перевыборы правлений везде: в домовладениях, в организациях, на
службе, в обслуживающих население учреждениях. Состав их менялся. Во все места стали
назначать комиссаров с неограниченными полномочиями, людей железной воли, в черных
кожаных куртках, вооруженных мерами устрашения и наганами, редко брившихся и еще
реже спавших.
Они хорошо знали порождение мещанства, среднего держателя мелких
государственных бумаг, пресмыкающегося обывателя, и, ничуть не щадя его, с
мефистофельской усмешкой разговаривали с ним, как с пойманным воришкой.
Эти люди ворочали всем, как приказывала программа, и начинание за начинанием,
объединение за объединением становились большевицкими.
Крестовоздвиженская больница теперь называлась Второй преобразованной. В ней
произошли перемены. Часть персонала уволили, а многие ушли сами, найдя, что им служить
невыгодно.
Это были хорошо зарабатывавшие доктора с модной практикой, баловни света,
фразеры и краснобаи. Свой уход по корыстным соображениям они не преминули выдать за
демонстративный, по мотивам гражданственности, и стали относиться пренебрежительно к
оставшимся, чуть ли не бойкотировать их. В числе этих оставшихся, презираемых был и
Живаго.
Вечерами между мужем и женою происходили такие разговоры:
— В среду не забудь в подвал общества врачей за мороженой картошкой. Там два
мешка. Я выясню точно, в котором часу я освобождаюсь, чтобы помочь. Надо будет вдвоем
на салазках.
— Хорошо. Успеется, Юрочка. Ты бы скорее лег. Поздно. Всех дел все равно не
переделаешь. Надо тебе отдохнуть.
— Повальная эпидемия. Общее истощение ослабляет сопротивляемость. На тебя и папу
страшно смотреть. Надо что-то предпринять. Да, но что именно? Мы недостаточно
бережемся. Надо быть осторожнее. Слушай. Ты не спишь?
— Нет.
— Я за себя не боюсь, я двужильный, но если бы, паче чаяния, я свалился, не глупи,
пожалуйста, и дома не оставляй. Моментально в больницу.
— Что ты, Юрочка! Господь с тобой. Зачем каркать раньше времени?
— Помни, больше нет ни честных, ни друзей, ни тем более знающих. Если бы