Page 112 - Доктор Живаго

По телефону из ближней арбатской аптеки доктор вызвал прикомандированного к
Крестовоздвиженской старика извозчика и отвез неизвестного в больницу.
Потерпевший оказался видным политическим деятелем. Доктор вылечил его и в его
лице приобрел на долгие годы покровителя, избавлявшего его в это полное подозрений и
недоверчивое время от многих недоразумений.

7

Было воскресенье. Доктор был свободен. Ему не надо было на службу. В Сивцевом уже
разместились по-зимнему в трех комнатах, как предполагала Антонина Александровна.
Был холодный ветреный день с низкими снеговыми облаками, темный-претемный.
С утра затопили. Стало дымить. Антонина Александровна, ничего не понимавшая в
топке, давала Нюше, бившейся с сырыми неразгоравшимися дровами, бестолковые и
вредные советы.
Доктор, видевший это и понимавший, что надо сделать, пробовал вмешаться, но жена
тихо брала его за плечи и выпроваживала из комнаты со словами:
— Ступай к себе. Когда голова и без того кругом и всё мешается, у тебя привычка
непременно говорить под руку. Как ты не понимаешь, что твои замечания только подливают
масла в огонь.
— О, масло, Тонечка, это было бы превосходно! Печка мигом бы запылала. То-то и
горе, что не вижу я ни масла, ни огня.
— И для каламбуров не время. Бывают, понимаешь, моменты, когда не до них.
Неудачная топка разрушила воскресные планы. Все надеялись, исполнив необходимые
дела до темноты, освободиться к вечеру, а теперь это отпадало. Оттягивался обед, чье-то
желание помыть горячей водой голову, какие-то другие намерения.
Скоро задымило так, что стало невозможно дышать. Сильный ветер загонял дым назад
в комнату. В ней стояло облако черной копоти, как сказочное чудище посреди дремучего
бора.
Юрий Андреевич разогнал всех по соседним комнатам и отворил форточку. Половину
дров из печки он выкинул вон, а между оставшимися проложил дорожку из мелких щепок и
берестяной растопки.
В форточку ворвался свежий воздух. Колыхнувшаяся оконная занавесь взвилась вверх.
С письменного стола слетело несколько бумажек. Ветер хлопнул какою-то дальнею дверью
и, кружась по всем углам, стал, как кошка за мышью, гоняться за остатками дыма.
Разгоревшиеся дрова вспыхнули и затрещали. Печурка захлебнулась пламенем. В её
железном корпусе пятнами чахоточного румянца зарделись кружки красного накала. Дым в
комнате поредел и потом исчез совсем.
В комнате стало светлее. Заплакали окна, недавно замазанные Юрием Андреевичем по
наставлениям прозектора. Волною хлынул теплый жирный запах замазки. Запахло
сушащимися около печки мелко напиленными дровами: горькой, дерущей горло гарью
еловой коры и душистой, как туалетная вода, сырой свежею осиной.
В это время в комнату так же стремительно, как воздух в форточку, ворвался Николай
Николаевич с сообщением:
— На улицах бой. Идут военные действия между юнкерами, поддерживающими
Временное правительство, и солдатами гарнизона, стоящими за большевиков. Стычки чуть
ли не на каждом шагу, очагам восстания нет счета. По дороге к вам я два или три раза попал
в переделку, раз на углу Большой Дмитровки и другой — у Никитских ворот. Прямого пути
уже нет, приходится пробираться обходом. Живо, Юра! Одевайся и пойдем.
Это надо видеть. Это история. Это бывает раз в жизни.
Но сам же он заболтался часа на два, потом сели обедать, а когда, собравшись домой,
он потащил с собой доктора, их предупредил приход Гордона. Этот влетел так же, как
Николай Николаевич, с теми же самыми сообщениями.