Page 144 - Доктор Живаго

— Какая это станция?
— Станция никакая. Сам ты кто такой?
— Я доктор из Москвы. Следую с семьей в этом эшелоне. Вот мой документ.
— Лыковое кульё твой документ. Дурак я впотьмах бумажки читать, глаза портить.
Видишь, туман. Тебя без документа за версту видно, какой ты есть доктор. Вон доктора твои
из двенадцатидюймовых содют. По-настоящему стукнуть бы тебя, да рано. Марш назад, пока
цел.
«Меня за кого-то принимают», — подумал доктор. Вступать в пререкания с часовым
было бессмысленно. Лучше, правда, было удалиться, пока не поздно. Доктор повернул в
противоположную сторону.
Орудийная стрельба смолкла за его спиной. В том направлении был восток. Там в
дымке тумана взошло солнце и тускло проглядывало между обрывками проплывающей
мглы, как мелькают голые в бане в облаках мыльного пара.
Доктор шел вдоль вагонов поезда. Он миновал их все и продолжал идти дальше. Ноги
его с каждым шагом уходили всё глубже в рыхлый песок.
Звуки равномерного шлепанья приближались. Местность отлого спускалась. Через
несколько шагов доктор остановился перед неясными очертаниями, которым туман придавал
несоответственно большие размеры. Еще шаг, и навстречу Юрию Андреевичу вынырнули из
мглы кормовые выступы вытащенных на берег лодок.
Он стоял на берегу широкой реки, медленно и устало шлепавшей ленивой зыбью в
борта рыбачьих баркасов и доски береговых причальных мостков.
— Тебе кто тут позволил шляться? — спросил, отделившись от берега, другой часовой.
— Какая это река? — против воли выпалил доктор, хотя всеми силами души не хотел
ничего спрашивать после недавнего опыта.
Вместо ответа часовой сунул в зубы свисток, но не успел им воспользоваться. Первый
часовой, которого он хотел подозвать свистком и который, как оказалось, незаметно шел по
пятам за Юрием Андреевичем, сам подошел к товарищу. Оба заговорили.
— Тут и думать нечего. Видно птицу по полету. «Это какая станция, это какая река?»
Чем вздумал глаза отводить.
По-твоему как, прямо на мысок, или вперед в вагон?
— Я полагаю, в вагон. Как начальник скажет. — Удостоверение личности, — рявкнул
второй часовой и схватил в горсть пачку протянутых доктором свидетельств.
— Постереги, земляк, — неизвестно кому сказал он и вместе с первым часовым пошел
вглубь путей к станции.
Тогда для уяснения положения крякнул и задвигался лежавший на песке человек,
видимо, рыбак:
— Твое счастье, что они тебя к самому хотят. Может, милый человек, тут твое
спасение. А только ты их не вини. Такая у них должность. Время народное. Может, оно и к
лучшему. А пока, и не говори. Они, видишь, обознались. Они лавят, лавят одного.
Ну, думают, — ты. Думают, вот он, злодей рабочей власти, — поймали. Ошибка. Ты, в
случае чего, добивайся главного. А этим не давайся. Эти — сознательные, беда, не приведи
Бог.
Порешить тебя это им полкопейки не стоит. Они скажут, — пойдем, а ты не ходи. Ты
говори — мне чтобы главного.
От рыбака Юрий Андреевич узнал, что река, перед которой он стоял, — знаменитая
судоходная Рыньва, что железнодорожная станция близ реки — Развилье, речное фабричное
предместье города Юрятина. Он узнал, что самый Юрятин, лежащий в двух или трех верстах
выше, все время отбивали и, кажется, уже отбили от белых. Рыбак рассказал ему, что и в
Развилье были беспорядки и тоже, кажется, подавлены и что кругом царит такая тишина,
потому что прилегающая к станции полоса очищена от гражданского населения и окружена
строжайшим кордоном. Он узнал, наконец, что среди поездов, стоящих на путях с
размещенными в них военными учреждениями, находится особый поезд краевого военкома