Page 147 - Доктор Живаго

быть мятая, но производившая впечатление глаженой, полотняной.
Так действовало присутствие одаренности, естественной, не знающей натянутости,
чувствующей себя, как в седле, в любом положении земного существования.
Этот человек должен был обладать каким-то даром, не обязательно самобытным. Дар,
проглядывавший во всех его движениях, мог быть даром подражания. Тогда все кому-нибудь
подражали. Прославленным героям истории. Фигурам, виденным на фронте или в дни
волнений в городах, и поразившим воображение.
Наиболее признанным народным авторитетам. Вышедшим в первые ряды товарищам.
Просто друг другу.
Он из вежливости не показал, что присутствие постороннего удивляет его или стесняет.
Наоборот, он обратился ко всем с таким видом, точно он и доктора относил к их обществу.
Он сказал:
— Поздравляю. Мы их отогнали. Это кажется военною игрою, а не делом, потому что
они такие же русские, как мы, только с дурью, с которой они сами не желают расстаться и
которую нам придется выбивать силой. Их командующий был моим другом. Он еще более
пролетарского происхождения, чем я. Мы росли на одном дворе. Он много в жизни для меня
сделал, я ему обязан. А я рад, что отбросил его за реку, а может быть, и дальше.
Скорей налаживайте связь, Гурьян. Нет возможности держаться на одних вестовых и
телеграфе. Вы обратили внимание, какая жара?
Часа полтора я все-таки поспал. Ах да… — спохватился он и повернулся к доктору.
Ему вспомнилась причина его пробуждения.
Его разбудили какой-то чепухой, в силу которой стоит тут этот задержанный.
«Этот?» — подумал Стрельников, смерив доктора с головы до ног испытующим
взгядом. — «Ничего похожего. Вот дураки!» — Он рассмеялся и обратился к Юрию
Андреевичу.
— Простите, товарищ. Вас приняли за другого. Мои часовые напутали. Вы свободны.
Где трудовая книжка товарища? Ага, вот ваши документы. Извините за нескромность,
мимоходом позволю себе заглянуть. Живаго… Живаго… Доктор Живаго… Что-то
московское… Пройдемте, знаете, все же на минуту ко мне. Это — секретариат, а мой вагон
рядом. Пожалуйте. Я вас долго не задержу.

30

Кто же был, однако, этот человек? Удивительно, как на такие посты выдвинулся и мог
на них удержаться беспартийный, которого никто не знал, потому что, будучи родом из
Москвы, он по окончании университета уехал учительствовать в провинцию, а с войны
попал надолго в плен, до недавнего времени отсутствовал и считался погибшим.
Передовой железнодорожник Тиверзин, в семье которого Стрельников воспитывался
мальчиком, рекомендовал его и за него поручился. Люди, от которых зависели назначения
того времени, ему поверили. В дни неумеренного пафоса и самых крайних взглядов,
революционность Стрельникова, тоже ни перед чем не останавливавшегося, выделялась
своей подлинностью, фанатизмом, не напетым с чужого голоса, а подготовленным всею его
жизнью и не случайным.
Стрельников оправдал оказанное ему доверие.
Его послужной список последнего периода содержал Усть-Немдинское и
Нижне-Кельмесское дела, дело Губасовских крестьян, оказавших вооруженное
сопротивление продовольственному отряду, и дело о разграблении маршрута с
продовольствием четырнадцатым пехотным полком на станции Медвежья пойма. В его
формуляр входило дело о солдатах-разинцах, поднявших восстание в городе Туркатуе и с
оружием в руках перешедших на сторону белогвардейцев, и дело о военном мятеже на
речной пристани Чиркин ус, с убийством командира, оставшегося верным советской власти.
Во все эти места он сваливался, как снег на голову, судил, приговаривал, приводил