Page 20 - Донские рассказы

бывало – и никакой черт тебе не страшен. Любому врагу и вязы свернем и хребет
сломаем!

Жили мы тогда, как в сказке! Весь пыл наших сердец, весь разум, всю силу расходовали
на создание армии, на укрепление могущества нашего единственно справедливого на
земле строя! Мы не так уж много уделяли внимания дорогим женам и семьям, а
холостые – девушкам, но, черт возьми, хватало и им от наших щедрот, и в обиде на нас
они не были! Наши умницы понимали, что мы так раскрутили маховик истории, что
сбавлять обороты было уже ни к чему! – Александр Михайлович помолчал, глядя на
огонь, наверное, вспоминая прошлое, тихо улыбаясь воспоминаниям, потом закурил и
продолжал снова. И только по тому, как глубоко он затягивался, глотая папиросный
дым, видно было его скрытое волнение. – Я, Коля, никогда не уставал любоваться своими
людьми. Взыскивал с подчиненных со всей старорежимной строгостью, втайне
любовался ими. И молодые солдаты, и те, которых призывали на территориальные
сборы, – у всех у них были суворовские задатки. Старик порадовался бы, глядя на
достойных потомков своих чудо-богатырей. Ей-богу, не вру, не фантазирую! Проснись
Суворов да побывай на наших учениях – он прослезился бы от умиления, а от радости
выпил бы лишнюю чарку анисовки!
Я не говорю уже о комсоставе. Насмотрелся я на своих в Испании и возгордился
дьявольски! Какие орлы там побывали! Возьми хоть комдива Кирилла Мерецкова или
комбрига Воронова Николая, а полковник Малиновский Родион, а полковник Батов
Павел. Это же готовые полководцы, я бы сказал, экстра-класса! Троценко Ефим,
Шумилов Михаил, Дмитриев Михаил тоже ребята – дай бог! Не уступят в хватке, в
знаниях, в волевых качествах! Даже те, кто помоложе, и те были на великолепном
уровне, такие как старший лейтенант Лященко Николай или лейтенант Родимцев Саша –
это, будь спокоен, завтрашние полководцы без скидки на бедность и происхождение. А
вообще всем им – цены нет. Кстати, Родимцев, будучи командиром взвода, выбивал из
пулемета на мишени свое имя и фамилию. Не хотел бы я побывать под огнем пулемета,
за которым прилег Родимцев… А посмотреть – муху не обидит, милый, скромный парень,
каких много на родной Руси. Да что там говорить. И в гости ездили отличнейшие ребята,
да и дома их оставалось предостаточно, на случай, если пришлось бы встречать
незваных гостей… Ты помнишь, у Пушкина есть великолепная характеристика Мазепы,
его любви к Марии? – Александр Михайлович, сидевший возле костра по-казахски, ноги
калачиком, встал на колени и со старомодной дикцией, без излишней патетики,
прочитал на память:

Мгновенно сердце молодоеГорит и гаснет. В нем любовьПроходит и приходит вновь,В
нем чувство каждый день иное:Не столь послушно, не слегка,Не столь мгновенными
страстямиПылает сердце старика,Окаменелое годами.Упорно, медленно оноВ огне
страстей раскалено;Но поздний жар уж не остынетИ с жизнью лишь его покинет.

Если для нас, стариков, заменить кое-что, то есть вместо некоей Марии поставить идею,
нашу, большевистскую идею, то это нам придется в самую пору! С той только разницей,
что и смолоду мы были покорены этой единой страстью и остались верны ей до старости.
Как это у него? «Но поздний жар уж не остынет и с жизнью лишь его покинет». Здорово
сказано! Да, браток, когда перевалит на пятый десяток, и Пушкина иначе
воспринимаешь. Русский человек, читая Пушкина, непременно слезу уронит, будь он
даже такой солдафон, как я. В лагерях, когда не спалось, я всегда восстанавливал в
памяти Пушкина, Тютчева, Лермонтова… Особенно по ночам, в бессонницу,
вспоминались хорошие стихи. И душевная мука отпускала, и слезы были не такими
жгучими…
Как снег на голову, свалился тридцать седьмой год. В армии многих, очень многих мы
потеряли. А война с фашистами на носу… Вот что не дает покоя! Да только ли это! Ну, и
со мной случилось, как со многими: один мерзавец оклеветал десятки людей, чуть ли не
всех, с кем ему пришлось общаться за двадцать лет службы, меня в том числе. И всех
пересажали, на кого он сыпал показания, жен их отправили в ссылку, и мою Аню,
конечно. Ты, очевидно, слышал и о методах допросов с пристрастием, и о методах
ведения следствия, и о порядках в лагерях. Слышал, надеюсь?

– Слышал.

– Это не скроешь, и я не стану лишний раз тебя ранить, поберегу тебя, браток. Все это
было. В разных местах по-разному. И не в этом дело, а в том, как такое могло случиться.