Page 15 - Донские рассказы

– Ухи хочешь? Ну, так надо ехать пораньше, чтобы сварить рыбу засветло и не возиться с
ней в потемках.

– Резонно. Едем, невзирая на жару. Ради ухи из окуней согласен на любую жертву. Нам
их и надо всего лишь десяток изловить. Неужто не осилим эту задачу? Пообещай мне
тарелку хорошей ухи, и я пешком уйду!
К двум часам пополудни они были уже у реки. Николай выпряг и стреножил Воронка,
уложил в кошму все рыбацкое имущество, предложил:

– Пойдем, посмотришь на плес. Называется он Пахомова яма. Старик Пахом когда-то,
при царе Горохе, утонул тут, в память этого события и яму назвали его именем. Плес
тебе понравится, уверен.
Увязая по щиколотку в сыпучем песке, с трудом продираясь сквозь заросли кустов
белотала-перестарка, они спустились по пологому откосу к неширокой песчаной косе.

Перед ними лежала, словно в огромной, врезанной в землю раковине, зеркальная водная
гладь метров шестидесяти шириной. Противоположный берег плеса был обрывист, крут,
по верху его вплотную к самому обрыву подступал старый, не тронутый ни порубкой, ни
прочисткой смешанный лес: невысокие, но кряжистые, в два-три обхвата дубы, карагачи,
вязы вперемежку с дикими яблонями, вербы, тополя и осины, – все это буйное смешение
лиственных деревьев с густейшим подлеском зубчатой грядой тянулось вверх и вниз по
течению реки, а вдали, на границе с холмистой степью, высоко взметнув вершины, ловя
верховый ветер, величаво высились осокори и ясени с могучими, похожими на
мраморные колонны бледно-зелеными стволами.
Прямо напротив спуска к реке лес разделялся широкой прогалиной. Посредине одиноко
красовался древний вяз с такой раскидистою кроной, что в тени ее свободно
разместилась отара – голов в триста – овец. Угнетенные послеполуденным зноем, овцы,
разделившись на несколько гуртов, теснились вкруговую, головами внутрь, изредка
переступая задними ногами, глухо пофыркивая. Даже на этой стороне был ощутим
резкий запах овечьего тырла.

Неподалеку от вяза на солнцепеке, опершись обеими руками на костыль, недвижно
стоял седобородый пастух – старик, с головою, повязанной выгоревшей красной
тряпицей, в грязных холщовых портах, в длинной, до колен, низко подпоясанной рубахе.
Что-то древнее, библейское было в этой живописной картине: вяз патриаршего возраста,
старик пастух с овцами, не тронутый человеческою рукою первобытный лес и дремучая
тишина, изредка прерываемая посвистом иволги да воркованием горлинки, – все это как
бы сошло с полотна старинного художника и воплотилось в жизнь, озвученную и
неповторимо красочную.
Взглянув на Николая блестящими глазами, Александр Михайлович прошептал:

– Коля, да ведь это – как в сказке! Черт возьми, никогда не думал увидеть такое…
– Хорошее место, – просто сказал Николай. – Давай сносить к воде пожитки, рыбалить и
ночевать будем на той стороне.
– А где же лодка?

– Затоплена, сейчас пригоню ее. Не разувайся, песок очень горячий, не выдержишь.
– Да что ты, брат, по такому девственному песку, где нога человечья еще не ступала, и в
обуви? Не могу, это – кощунство!

Он присел на песок, проворно стащил полуботинки, носки, с наслаждением пошевелил
пальцами. Потом, после некоторого колебания, снял штаны. Иссиня-бледные, дряблые
икры у него были покрыты неровными темными пятнами. Заметив взгляд Николая,
Александр Михайлович сощурился:

– Думаешь, картечью посечены? Нет, тут без героики. Эту красоту заработал на
лесозаготовках. Простудил ноги, обувка-то в лагерях та самая… Пошли нарывы. Чуть не
подох. Да не от болячек, а от недоедания. Давно известно, «кто не работает, тот не ест»,