Page 23 - Донские рассказы

сажать, все политиками заделались. А раньше такого не было. Раньше, бывало, за обиду
один другому морду набьет, на том и вся политика кончится. Теперь – по-новому.

– И ты, отец, на кого-нибудь писал?
– Бог миловал. На овечек, правда, хотел писать, жаловаться, что не слухают меня,
старика, прут куда попадя, а все больше в люцерну… Я от такой житухи промеж людей и
в овчары подался.
Николай разогрел остатки ухи, налил гостю полную миску, отрезал кусок хлеба. Старик
ел не спеша, вытянув худую жилистую шею. Зубы у него были не по возрасту хорошие:
краюшка черствого хлеба только похрустывала, когда он аккуратно откусывал большие
куски. Чайную чашку водки он принял, почтительно склонив голову, выпил до дна и
принялся за холодных окуней. После чая, сытый, довольный, сказал:
– Давно так от души не ел, как нынче. Благодарствую, дай бог вам здоровья. К дому мне
добираться далеко, ночую тут неподалеку с овчишками и кормлюсь кое-как, насухую, а
нынче наелся у вас на два дня.

– Ты один управляешься, без подпаска? – спросил Николай, опрокидывая вверх дном
перемытую посуду.

– Один. Помощник мой дома сидит, к экзаментам готовится. Он у меня десятилетку
закончил, – с гордостью сказал старик. – Да я и один управляюсь.

– Не боишься, что овечек ночью волки пощупают?
– Не, у меня с волками уговор на время: моих не трогать. Промеж нас условие: ты меня
не трогай, и я тебя не буду трогать. В этом лесу нонешней весной знакомая волчица
ощенилась, вот я возле ее жилья и пасу овечек. Она вблизу не берет, она далеко от
своего гнезда ходит промышлять. И супругу своему не велит поблизости разбойничать.
И так я до осени поручаю ей овечек. В августе она молодых волчат на бахчи поведет,
арбузами будет кормить. Скажи на милость, как эта животная умеет спелый арбуз от
зеленого отличить? Нюх у нее работает, что ли? Ну, а как заосеняет – нашей дружбе до
предбудущего года конец. Тогда я от нее овечек подальше держу. Не ровен час заради
своих щенят согрешит по холоду, а мне ее зорить нет охоты, пущай живет. Волчица
старая, разумная и ко мне уважительная, вот и пущай в спокое доживает. Ей и так уж
осталось белому свету радоваться лет пять от силы… Вот вы и мотайте на ус, люди
добрые, волчице до холодов можно верить, а вот Хитлеру – не надо бы! Животная – она
всегда надежнее, у ней своя, звериная, совесть есть. А у Хитлера какая же совесть? Вон
он сколько держав под себя подмял! Ему холодов дожидаться не к чему! У него щенята
все как есть повыросли. У них уж небось по шкуркам седая ость пошла, они уж вроде
лютых переярков стали…
Овчар еще раз поблагодарил за ужин, попрощался:

– Пойду к своим овечкам дозоревывать. Они без меня скучают. Все-таки с человеком им
спокойнее.

Постукивая костылем по пересохшей земле, он вышел из света костра, исчез в темноте.
– Занятный старик! – с удовольствием проговорил Александр Михайлович, и по голосу
было слышно, что он улыбается в темноте. – А насчет Гитлера он, в общем-то, правильно
соображает. Значит, в народе поговаривают о войне?
– Всякое говорят. А ты как думаешь, генерал?

– Мои друзья-военные ждут. Успеть бы только перевооружить армию новой техникой. Но
дадут ли они нам на это время? Там тоже не дураки. Дважды мне пришлось сталкиваться
с немцами, в мировую войну, и в Испании на них пришлось посмотреть. Боюсь, что на
первых порах тяжело нам будет. Армия у них отмобилизованная, обстрелянная,
настоящую боевую выучку за два года приобрела, да и вообще противник серьезный. Но,
черт возьми, ведь «русские прусских всегда бивали»? Побьем и на этот раз! Какой
ценой? Ну, браток, когда вопрос станет – быть или не быть, – о цене не говорят и не
спрашивают! Сообщения нашей печати успокаивают, а вообще-то поживем – увидим! Я
лично не исключаю и того, что воевать будем скоро, возможно – в этом году.