Page 19 - Донские рассказы

пения не получается… Пришлось недавно мне говорить с одним таким щелкуном. Он так
рассуждал: что, мол, в ваше время, в революцию, было? Все просто, до примитива:
«Земля – крестьянам, фабрики – рабочим». А в жизни, в классовой борьбе, дескать, все
значительно сложнее. Слов нет, жизнь – сложная штука, но этому «примитиву» – «земля
– крестьянам, фабрики – рабочим» – предшествовала и вековая борьба революционеров,
и десятилетия огромнейшей работы нашей партии, работы, стоившей жертв, да каких
жертв!

Знаешь ли, в двадцатых годах в Париже вышел многотомный труд бывшего
командующего Добровольческой армией генерала Деникина. Называется он «Очерки
русской смуты». Так вот, Деникин пишет, что не было у добровольцев лозунга, за
которым пошли бы солдаты и прогрессивно мыслящие офицеры. А было наоборот: как
только Добровольческая армия по пути на Москву вступала на территорию украинских и
русских губерний, так все эти корниловцы, марковцы, дроздовцы – сынки помещиков –
начинали в своих дворянских поместьях вешать и пороть шомполами мужиков за то, что
те поделили помещичью землю, растащили, разобрали по рукам скот и
сельскохозяйственный инвентарь. Вот как на деле оборачивалась «одна часть
«примитива» – «земля – крестьянам»! Как только Добровольческая армия занимала
промышленный центр, обиженные сынки заводчиков и владельцев шахт, те же офицеры
Добровольческой армии, принимались вешать и ставить к стенке рабочих,
национализировавших их предприятия. Так оборачивалась для рабочих вторая часть
«примитива». Все это я не только читал, но и лично наблюдал во время Гражданской
воины, сражаясь с этими же добровольцами.
С какой же радости шли бы в Добровольческую армию рабочие и крестьяне? Деникинцы
великолепно помогали утверждаться Советской власти! Если это свидетельствует сам
Деникин, то о чем же тут говорить? Я за этот «примитив» пошел перед октябрьским
переворотом, будучи на фронте председателем полкового революционного комитета. Ты
тогда еще был несмышленышем.
Впрочем, еще с мальчишеских лет, еще в гимназии отравляло мне сознание этакое
социальное неравенство: сытые, выхоленные сынки купцов, помещиков, прочих
состоятельных и бедные, кое-как одетые, в тщательно заштопанных брючишках дети
мелких чиновников, кустарей, разночинцев. Еще тогда это рвало мне сердце!
Повзрослел, стал читать, задумываться, тыкался носом, как щенок возле блюдца с
молоком, а тут – война. В окопах прозрел окончательно. Я ведь в армии был вольнопером
и уже после окончания юнкерского стал офицером. Под конец войны я поручиком был.
Но и офицерский чин не сделал меня защитником царского режима! Покорила навсегда
программа большевиков, начисто отверг половинчатых эсеров, меньшевиков и прочих
анархистов, и стал я, братец ты мой, ярым большевиком, бескомпромиссным, пожалуй,
немного даже фанатичным. Не было, да и сейчас нет для меня святее дела нашей
партии! Да разве я один из офицерского корпуса царской армии пришел к большевикам?
А Брусилов, Шапошников, Каменев и многие другие, чинами пониже? Однажды в
двадцатых годах Сталин присутствовал на полевых учениях нашего военного округа.
Вечером зашел разговор о Гражданской войне, и один из военачальников случайно
обронил такую фразу о Корнилове: «Он был субъективно честный человек». У Сталина
желтые глаза сузились, как у тигра перед прыжком, но сказал он довольно сдержанно:
«Субъективно честный человек тот, кто с народом, кто борется за дело народа, а
Корнилов шел против народа, сражался с армией, созданной народом, какой же он
честный человек?» Вот тут – весь Сталин, истина – в двух словах. Вот тут я целиком
согласен с ним! Все честное из интеллигенции и даже дворянства пошло за
большевиками, за народом, за Советской властью. Иного было не дано: либо – за, либо –
против, а все промежуточное стиралось двумя этими жерновами. Дальнейшее ты
знаешь. Стал я кадровым военным. Связал свою жизнь с Красной Армией.
И какой же народище мы вырастили за двадцать лет! Сгусток человеческой красоты!
Сами росли и младших растили. Преданные партии до последнего дыхания,
образованные, умелые командиры, готовые по первому зову на защиту от любого врага, в
быту скромные, простые ребята, не сребролюбцы, не стяжатели, не карьеристы. У любой
командирской семьи все имущество состояло из двух чемоданов. И жены подбирались,
как правило, под стать мужьям. Ковров и гобеленов не наживали, в одежде – простота,
им и «краснодеревщики не слали мебель на дом». Не в этом у всех нас была цель в
жизни! Да разве только в армии вырос такой народище? А гражданские коммунисты, а
комсомольцы? Такой непробиваемый стальной щит Родины выковали, что подумаешь,