Page 281 - Донские рассказы
P. 281

Игнат, махая варежкой, поперхнулся смехом, у печки гоготали дружно и долго. Когда
                умолк смех, Игнат вытер обслюнявленную бороду и, хлопая побледневшего Ефима по
                плечу, заговорил:
                – Так-то, Ефим, мы кулаки, такие-сякие, а как весна зайдет, вся твоя беднота, весь
                пролетарьят шапку с головы да ко мне же, к такому-сякому, с поклонцем: «Игнат
                Михалыч, вспаши десятинку! Игнат Михалыч, ради Христа, одолжи до нови мерку
                просца…» Зачем же идете-то? То-то и оно! Ты ему, сукину сыну, сделаешь уважение, а он
                заместо благодарности бац на тебя заявление: укрыл, мол, посев от обложения. А
                государству твоему за что я должен платить? Коли нету в мошне, пущай под окнами
                ходит, авось кто и кинет!..

                – Ты дал прошлой весной Дуньке Воробьевой меру проса? – спросил Ефим, судорожно
                кривя рот.

                – Дал.
                – А сколько она тебе за нее работала?

                – Не твое дело! – резко оборвал Игнат.
                – Все лето на твоем покосе гнула хрип. Ее девки пололи твои огороды!.. – выкрикнул
                Ефим.
                – А кто на все общество подавал заявление на укрытие посева? – заревел у печки Влас.

                – Будете укрывать, и опять подам!
                – Зажмем рот! Не дюже гавкнешь!

                – Попомни, Ефим: кто мира не слушает, тот богу противник!
                – Вас, бедноты, – рукав, а нас – шуба!

                Ефим дрожащими руками скрутил цигарку, глядя исподлобья, усмехнулся.
                – Нет, господа старики, ушло ваше время. Отцвели!.. Мы становили Советскую власть, и
                мы не позволим, чтоб бедноте наступали на горло! Не будет так, как в прошлом году;
                тогда вы сумели захватить себе чернозем, а нам всучили песчаник, а теперь ваша не
                пляшет. Мы у Советской власти не пасынки!..

                Игнат, багровый и страшный, с изуродованным лбом, с изуродованным злобой лицом,
                поднял руку.

                – Гляди, Ефим, не оступись!.. Поперек дороги не становись нам!.. Как жили, так и будем
                жить, а ты отойди в сторону!..

                – Не отойду.
                – Не отойдешь – уберем! С корнем выдернем, как поганую траву!.. Ты нам не друг и не
                хуторянин, ты – смертный враг, ты – бешеная собака!
                Дверь распахнулась, и вместе с клубами пара в хату протиснулось человек двенадцать.
                Бабы крестились на иконы и отходили в сторонку, казаки снимали папахи, крякая и
                обрывая с усов намерзшие сосульки. Через полчаса, когда народу набилась полная кухня
                и горница, председатель избирательной комиссии встал за столом, сказал привычным
                голосом:
                – Общее собрание граждан хутора Подгорное считаю открытым. Прошу избрать
                президиум для ведения настоящего собрания.
                В полночь, когда от табачного дыма нечем было дышать и лампа моргала и тухла, а бабы
                давились кашлем, секретарь собрания, глядя на бумагу полуопьяневшими глазами,
                выкрикнул:
                – Оглашается список избранных в члены Совета! По большинству голосов избранными
                оказались: первый – Прохор Рвачев и второй – Ефим Озеров.
   276   277   278   279   280   281   282   283   284   285   286