Page 277 - Донские рассказы
P. 277

снегу, приседая на задние ноги, умирая в немой, безголосой смерти…
                На четвертой неделе поста хутор выехал сеять.

                Степан сидел у крыльца, чертил хворостинкой отмякшую, вязкую землю, исступленно
                ласкал ее провалившимися в черное глазами…

                Неделю ходил он, посеревший и немой. Семья, голосившая первые дни приезда,
                притухла, с тоской и страхом глядела на трясущуюся голову Степана, на обессилевшие
                его руки, бесцельно перебиравшие складки рыжей бороды. На Страстной неделе в
                первый раз ушел он ночью к Атаманову кургану. Степь, выложенная серебряным
                лунным набором, курилась туманной марью. В прошлогоднем бурьяне истомно верещала
                необгулянная зайчиха, с шелестом прямилась трава-старюка, распираемая ростками
                молодняка. Низко тянулись редкие тучи, застили молодой месяц, и процеженные сквозь
                облачное решето лучи неслышно щупали квелые, сонные травы. Степан не дошел до
                своей земли сажен двадцать и стал под Атамановым курганом.
                По ту сторону лежала вспаханная, обманутая им земля. Между бороздами ютился
                прораставший краснобыл, заплетала поднятый чернозем буйная повитель. Страшно
                было Степану выйти из-за кургана, взглянуть на черную, распластанную трупом пахоту.
                Постоял, опустив руки, шевеля пальцами, вздохнул и хрипом оборвал вздох…

                С той поры почти каждую ночь уходил, никем не замеченный, из дома. Подходил к
                кургану и жесткой ладонью комкал на груди рубаху. А вспаханная деляна лежала за
                курганом мертвенно-черная, залохматевшая травами, и ветер сушил на ней комья
                пахоты и качал ветвистый донник…
                Перед Троицей начался степной покос. Степан сложился косить с Афонькой. Выехали в
                степь, и в первую же ночь ушли с попаса Степановы быки.
                Искали сутки. Вдоль и поперек прошли станичный отвод, оглядели все яры и балки. Не
                осталось на погляд и следа бычиного. Степан к вечеру вернулся домой, накинул зипун и
                стал у двери, не поворачивая головы.

                – Пойду в хохлачьи слободы. Ежели увели – туда.
                – Сухариков… Сухариков бы на дорожку… – засуетилась старуха.

                – Пойду, – поморщился Степан и вышел, широко размахивая костылем, ссекая метелки
                полыни.

                За хутором повстречался с Афонькой.
                – К хохлам, Прокофич?

                – Туда.
                – Ну, давай бог.

                – Спаси Христос.
                – Косилку в степе бросил, вернешься – тады пригоним! – крикнул Афонька вслед.

                Степан, не оборачиваясь, махнул рукой. К полдню дошел до хутора Нижне-
                Яблоновского, завернул к полчанину. Погоревали вместе, похлебал молока и тронулся
                дальше. По дороге люди встречались часто.

                Степан останавливался, спрашивал:

                – А что, не встревались вам быки? У одного рог сбитый, обое красной масти.
                – Не было.
                – Не бачили.

                – Таких не примечали.
   272   273   274   275   276   277   278   279   280   281   282