Page 276 - Донские рассказы

ядреная россыпь звезд. Морозило. Степан ехал впереди. Спустились в ложок. Впереди
быков легла косая тень, следом вышел человек.

– Кто едет?
– С станции, дубровинские, – насторожился Степан и оглянулся на подходившего
Афоньку.
– Стой!

– По какому праву?..
– Стой, тебе говорят!..

Небольшой, укутанный башлыком, подошел человек. Синел, поблескивал в перчатке
вороненый «наган».

– Шо везете?
– Хлеб семенной… – У Степана дрогнуло сердце, дрогнул голос. Кинув в сторону взгляд,
увидел подъезжавшую сбоку бричку, запряженную четверкой. Человек в башлыке
подошел к Степану вплотную, ткнул ему под папаху мерзлую, запотевшую сталь.
– Сгружай!..

– Что ж это?.. – охнул Степан, обессиленно прислонясь к саням.

– Сгружай!..
От брички, скрипя сапогами, бежали двое.
– Стреляй его!.. – крикнул один издали. Рукоять «нагана» рассекла край папахи и
въелась Степану в висок. Он сполз на колени.
– Сгру-жа-а-ай! – осатанело орал, наклоняясь к нему, человек в башлыке и тыкал стволом
«нагана» в зубы.
– Семенной хлеб… Братцы!.. Родненькие, братцы!.. А-a-a, – рыдал Степан и ползал на
коленях, кровяня ладони о мерзлую колость дороги.
Афоньку первый, бежавший от брички, свалил с ног прикладом винтовки, кинул на него
полость от саней.
́
– Лежи, не зиркай!..
Бричка прогремела и стала около саней. Двое, кряхтя, кидали в нее мешки, третий в
башлыке стоял над Степаном. Из-под нависших реденьких усов скалил щербатый,
обыневший рот.

– Полость возьми, – приказал четвертый, сидевший на козлах.
Быки легко стронули опорожненные сани, пошли по дороге. Афонька подошел к
лежавшему ничком Степану.
– Вставай, уехали…

По целине, обочь дороги, немо цокотали колеса уезжавшей брички. Степан встал,
глотнул набежавшую в рот кровь. Вдали чернела бричка. Немного погодя с перекатом
сполз в ложок треск одинокого, на острастку, выстрела.
– Вот она какая судьбина… пала… – глухо уронил Афонька и, ломая в руках кнутовище,
стенящим голосом крикнул: – Обидели!..

Степан поднялся с земли, взлохмаченный и страшный, медленно закружился в голубом
леденистом свете месяца. Афонька, сгорбившись, глядел на него, и всплыло перед
глазами: прошлой зимой застрелил на засаде волка, и тот, с картечью, застрявшей в
размозженной глазнице, так же страшно кружился у гуменного плетня, стрял в рыхлом