Page 93 - Донские рассказы

– Как думаешь, на переформировку теперь нас погонят, а?
Лопахин молча пожал плечами.

– Старшина пошел узнавать, куда нам теперь деваться, может, где поблизости наши
окажутся. Кто-то из ребят говорил, будто видели здесь в лесу начштаба тридцать
четвертого. Пора бы и сматываться нам отсюда, – размеренно говорил Некрасов. – Люди
оборону занимают, блиндажи ладят, ходы сообщения роют, каждый при деле, а мы
лодыря корчим, болтаемся в лесу, только другим мешаем.

Лопахин упорно молчал. Некрасов перевел взгляд на Стрельцова и покачал головой.
– А Николай зря вернулся из санчасти. Напиши, что ему лечиться надо, а то он так и
останется на всю жизнь заикой, так и будет до самой смерти головой, как козел, трясти.
– Я уже писал, – сухо ответил Лопахин.

– А он что?
– Остается тут.

– Это он самовольно притопал?
– А ты думал как?

– Эх, напрасно! Ты бы его уломал. Вы же с ним приятели.
– Пробовал.

– Ну и что?
– Не соглашается. Он нынешнюю обстановку понимает не так, как некоторые другие
сукины сыны, – многозначительно сказал Лопахин.
– Скажи, пожалуйста! – сквозь зубы процедил Некрасов, почтительно и в то же время
немного иронически взглянув на Стрельцова.
Лопахин знал Некрасова давно. Они служили в одной части в тяжелые дни зимних боев
на харьковском направлении, после в составе одного пополнения пришли в этот полк.
Они никогда не дружили и не сходились близко, может быть, по той причине, что
Некрасов не отличался общительностью, но в бою на него всегда можно было
положиться. Лопахин это твердо знал, а потому и сказал, испытующе глядя в бледно-
голубые, словно бы выцветшие от усталости, глаза Некрасова:

– Мы со Стрельцовым так порешили: мы остаемся тут. Не такая сейчас погода, чтобы в
тылу натираться. Вон куда он нас допятил, немец… Стыд и ужас подумать, куда он нас
допятил, сукин сын! Ты как, Некрасов, по старой дружбе не составишь компании? Один
старый боец останется, да другой, да третий – ведь это же сила! По капле и река
собирается. Мы тут нужнее, чем в другом месте, верно?

Копытовский с удивлением отметил про себя просительные нотки в голосе Лопахина. Но
Некрасов, не колеблясь и не раздумывая, решительно ответил:

– Нет, не останусь. Пущай свеженькие повоюют, какие пороху не нюхали, пущай они
горюшка лаптем похлебают, а я не против того, чтобы в тыл сходить. Пока полк
переформируют, пока того да сего – я отдохну за мое почтенье, хоть отосплюсь за все эти
каторжные дни! У меня, понимаешь ты, последнее время даже посторонние вошки
завелись. От тоски, что ли?

– От грязи. Купаешься раз в году, – негромко сказал Лопахин, с чрезмерным вниманием
рассматривая выпуклые, панцирно-твердые миндалины ногтей на своих расслабленно
лежавших на коленях руках.

– Может, и от грязи, – охотно согласился Некрасов. – А купаться, сам знаешь, некогда, не
на курортах загораем, да и малярия мне не позволяет. Так вот я в тылу хоть вошек
обтрясу маленько, на время в зятья пристану к какой-нибудь бабенке… К самой
завалящей пристану, лишь бы у нее в хозяйстве корова была! Эх, и поживу же в свое