Page 149 - Собрание рассказов

— Минутку, уважаемый. Щелкнем еще на всякий случай.
В этот раз он крепко зажмурил глаза; вспышка магния плеснулась в закрытые веки,
слабо потянуло едким дымком, он повернулся — секретарь тоже, по-прежнему отстав на
полшага, — и вслепую пошел обратно, на солнце, к машине. В этот раз он не скомандовал,
куда ехать, сказал только:
— Налей мне выпить.
Он опять сидел с закрытыми глазами, пока машина пробиралась по запруженным
центральным улицам, а потом понесла его ровно, мощно, ходко; он долго сидел так, пока не
почувствовал, как они, сбавляя скорость, сворачивают на обсаженную пальмами аллею.
Машина стала; швейцар распахнул перед ним дверь, поздоровался, назвав по имени. Так же
поздоровался с ним лифтер и без всяких указаний остановил лифт на нужном этаже; он
прошел по коридору, постучался и уже принялся нашаривать ключ, но дверь приотворилась,
и женщина в свободной пляжной накидке поверх купального костюма — женщина с карими
глазами и тоже крашеная — открыла дверь шире, пропуская его, потом закрыла ее, глядя на
него с живой полуулыбкой, ясно, безмятежно, как только женщина под сорок способна
глядеть на мужчину, когда он ей не муж, и за долгое время их прочной и полной близости у
нее не осталось от него телесных тайн и почти никаких духовных. Она, правда, была
замужем, но разошлась; ее дочь от этого брака, девочка четырнадцати лет, воспитывалась на
его средства в закрытом пансионе. Помаргивая, он смотрел на нее, пока она закрывала дверь.
— Видела газеты, — сказал он.
Она поцеловала его, не вдруг и не пылко, естественно продолжая движение, которым
закрывала дверь, словно бы обволакивая его теплотой; неожиданно он вскричал:
— Уму непостижимо! Чего им, казалось бы, недоставало… Что только я ни делал для
них, и вот…
— Тихо, — сказала она. — Ну, тихо. Ты пока надевай плавки, а я тебе приготовлю
выпить. Может, поешь — я заказала бы сюда?
— Нет, не хочу… Что только я ни старался им дать…
— Тс-с, тихо. Переодевайся, я пока тебе налью. Знаешь, как отлично будет на пляже.
В спальне на ее кровати были разложены его плавки и пляжный халат. Он переоделся,
повесил костюм в шкаф, где висели ее вещи, где уже висел другой его костюм и все, что он
наденет вечером. Когда он вернулся в гостиную, она уже налила ему выпить; поднесла ему
спичку, когда он достал сигарету, следила, как он садится, как берет в руку стакан — следила
все с тою же безмятежной и незначащей полуулыбкой. Теперь и он следил, как, сбросив
накидку, она становится на колени возле бара, чтобы налить серебряную фляжку: в
купальнике самоновейшего покроя, какие в то лето были выставлены на десяти тысячах
восковых манекенов в десяти тысячах витрин, в каких загорали на пляжах Калифорнии сто
тысяч женщин; он смотрел, как она стоит на коленях — спина, ягодицы, бока вполне ладные,
даже вполне крепкие (настолько, признаться, что, пожалуй, жестковаты от мускулов, да оно
и немудрено при столь придирчивом, можно сказать, нещадном уходе за собой) и все-таки —
сорокалетние. А мне и не нужна молодая, подумал он. Господи, хоть бы всех их, молодых,
всю юную девичью плоть унесло, хоть бы вовсе стерло с лица земли. Он допил стакан
раньше, чем она кончила наливать флягу.
— Еще хочется, — сказал он.
— Ну, что же, — сказала она. — Вот приедем на пляж, тогда.
— Нет, сейчас.
— Давай сначала на пляж. А то уж скоро три. Так же лучше будет, разве нет?
— Нет, если это способ не дать мне выпить сейчас.
— Ну что ты, — сказала она, кладя флягу в карман накидки и глядя на него с той же
теплой, двойственной полуулыбкой. — Просто хотелось бы окунуться, пока не слишком
остынет вода. — Они спустились к машине; филиппинец и тут знал порядок: он придержал
дверь, пропуская ее на свое место за баранкой, а сам сел сзади. Машина тронулась; она
хорошо водила. — Ты бы откинулся назад и закрыл глаза, — сказала она Айре, — отдохни,