Page 88 - Собрание рассказов

набора, некогда преподнесенного новой Французской республикой в дар
предшествовавшему хозяину этого дома, и на цыпочках вышел в прихожую, где при его
появлении человек, закутанный в длинный плащ, вскинул голову, а затем вежливо поднялся
ему навстречу; он тоже был в одних носках.
— Все в порядке? — полушепотом спросил у него президент.
— Да, генерал.
— Отлично. Тогда… — Человек развернул еще один длинный, простого покроя
плащ. — Отлично, отлично, — сказал президент. Он быстрым движением накинул плащ,
предупредив запоздалую попытку помочь ему.
— Теперь… — На этот раз человек предупредил его желание. Президент низко
надвинул шляпу на глаза. Они на цыпочках вышли из комнаты, неся сапоги в руках.
С черной лестницы потянуло холодом; в носках им трудно было идти по скользким
ступеням, их дыхание, обращаясь в пао, клубилось в воздухе. Они тихо спустились, сели на
последней ступеньке и обулись.
По-прежнему шел снег.
Неразличимые в белесой мгле, затянувшей небо и землю, хлопья снега обретали
какую-то неожиданную материальность в темных провалах дверей конюшни. Всякий куст
походил на воздушный шар, обозначенный тонкими линиями каркаса, легкими и
недвижимыми, нисходящими к белой земле. Среди них в некотором подобии порядка
высилось около дюжины белых холмиков, очертаниями отдаленно напоминающих палатки;
с вершин их вился дымок, тонкими, ровными струйками уходя в снеговое безветрие, так что
казалось, будто каким-то таинственным образом мирно тлеет сам снег. Президент бросил на
них хмурый взгляд и обернулся к своему спутнику. «Пора», — сказал он. Тот, пригнувшись
и по самые глаза закутавшись в плащ, рванул с места и нырнул в конюшню. Будь проклят
тот день и час, когда кто бы то ни было осмелится оскорбить своего предводителя партии и
нации, столь непочтительным описанием его действий, и все же президент не отстал от
своего спутника, и их дыхание слилось в одно облако. И будь проклят день, когда
кто-нибудь посмеет назвать это бегством; однако едва президент и его спутник скрылись
конюшне, как тут же вылетели оттуда, галопом пронеслись по газону мимо занесенных
снегом палаток к воротам, за которыми начиналась Авеню, существовавшая пока, правда,
лишь в зародыше в ожидании того великого часа, когда по ней в торжественном марше
впервые пройдут гордые и смелые защитники юной нации (парад будет повторяться каждые
четыре года) на зависть, восхищение и удивление старого, усталого мра. В тот момент,
однако, в воротах показались люди, напомнившие им не об отдаленно-великолепном
будущем, а о самом ближайшем — о том, что ожидает их сегодня и завтра.
— Смотрите, — сказал спутник президента, натягивая поводья.
Они посторонились, чтобы люди могли пройти, — при этом президент надвинул
пониже капюшон, — плотные, коренастые, смуглые, казавшиеся почти черными на фоне
снега люди в бобровых шапках, парадных сюртуках, в облегавших короткие сильные ноги
шерстяных кальсонах. Ведя под уздцы трех лошадей, на которых было навьючено шесть
оленьих туш, они прошли мимо, не удостоив всадников даже взглядом.
— Проклятье. Проклятье. Проклятье, — мысленно произнес президент и потом —
вслух:
— Вы, я вижу, хорошо поохотились.
Один из людей чуть замедлил шаг и снизу вверх посмотрел на него. Вежливо,
доброжелательно, просто он ответил:
— Да, ничего.
Они пришпорили лошадей.
— Странно, но ружей у них я не заметил, — сказал спутник президента.
— Да, — угрюмо отозвался президент, — нужно разобраться. Ведь я отдавал
строжайший приказ…
И вдруг — почти с отчаянием: