Page 89 - Собрание рассказов

— Проклятье. Проклятье. Ну скажите: они что, и на охоту со штанами под мышкой
ходят?

Завтрак уже принесли, но министр ничего не ел. Он сидел за столом в халате и
небритый. В глазах его росла тревога по мере того, как он углублялся в изучение документа,
лежавшего на пустой тарелке. У камина были двое; один — всадник, по-видимому гонец, с
плаща которого еще не успел стаять снег, сидел на деревянном ларе, другой — очевидно,
секретарь министра, стоял неподалеку. Всадник поднялся, когда в комнату вошли президент
и его спутник.
— Сидите, сидите, — сказал президент. Он подошел к столу и скинул плащ, который
тут же подхватил секретарь. — Дайте что-нибудь поесть. Домой нам возвращаться опасно.
Он сел. Еду подавал сам министр.
— Что нового? — спросил президент.
— Ну, если это вам интересно… — сказал министр. Он взял со стола бумагу и с
ненавистью посмотрел на нее. — На этот раз из Пенсильвании. — Он в сердцах ударил по
листку. — Мериленд, Нью-Йорк, а теперь, извольте, — Пенсильвания; если их что и может
остановить, то только холодные воды Потомака.
Говорил он резко и раздраженно.
— Жалобы, жалобы, бесконечные жалобы. Эта — от фермера из-под Геттисберга. Его
негр вечером с фонарем доил корову, когда — ну, негру-то, конечно, показалось, что их
было человек двести, сам фермер насчитал всего с десяток — индейцы выскочили из
темноты, без штанов, с ножами в руках и в цилиндрах. В итоге: первое — хлев, сено, что
было на чердаке, и корова сгорели, оттого что со страху уронили фонарь; второе — молодой
и здоровый раб исчез, его последний раз видели, когда он несся по направлению к лесу; он
наверняка уже умер там от ужаса или же его сожрали звери. Убыток правительству
Соединенных Штатов следующий: за хлев и за сено — сто долларов; за корову —
пятнадцать; за негра — двести. Фермер требует уплаты золотом.
— Вот как? — сказал президент, быстро расправляясь с едой. — Должно быть, негр с
коровой приняли их за призраков гессенцев (наемники англичан во время войны за
независимость).
— А те, небось, приняли корову за оленя, — сказал гонец.
— Кстати, — сказал президент, — я как раз хотел…
— Что тут удивительного, — сказал министр, — какие чудища земные и небесные
сравнятся с ними? Атлантическое побережье к северу от Потомака наводнено дикарями,
щеголяющими в бобровых шапках, сюртуках и шерстяных подштанниках; они пугают
женщин и детей, поджигают амбары, угоняют рабов, истребляют оленей.
— Да, — сказал президент, — я и сам об этом думал. По дороге нам встретились
индейцы. Они везли шесть оленьих туш. Насколько мне помнится, я строго приказывал не
давать им ружей.
И опять в разговор вступил гонец:
— Они управляются без ружей.
— Как так? — спросил президент. — Но ведь я своими глазами видел…
— Да, сэр. У них ножи. Они выслеживают оленя, а потом наваливаются сзади и
перерезают ему глотку.
— В самом деле? — сказал президент.
— Именно так, сэр. Я сам видел одну такую тушу. На ней не было ни следа от пули,
только глотка перерезана до самой хребтины, и, как видно, одним ударом.
И снова сказал президент:
— Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Тут президент как бы исчез, уступив место солдату, изрыгающему потоки брани. Все
слушали, печально и смиренно потупив взоры, кроме министра, который собирался, кажется,
прочесть еще одну бумагу.