Page 102 - Глазами клоуна
P. 102

ждет тарелка супа. — Ее голос упал, и она прошептала: — Какая подлость, какая подлость!
               — Она была так расстроена, что забыла, как видно, повесить трубку и просто положила ее на
               полочку, где обычно лежит телефонная книга. Я услышал, как тот тип сказал: «Наконец-то!»,
               но Сабина, наверное, уже ушла. Тогда я изо всей мочи завизжал в трубку:
                     — Помогите! Помогите!
                     Тип попался на удочку, взял трубку и спросил:
                     —  Чем  могу  вам  служить?  —  его  голос  звучал  солидно  и  веско,  как  у  настоящего
               мужчины. Я сразу  учуял, что он ел  какую-то кислятину, маринованную селедку, а может,
               еще что-то.
                     — Алло, алло, — сказал он.
                     —  Вы  немец?  —  спросил  я.  —  Я  принципиально  разговариваю  только  с
               чистокровными немцами.
                     — Прекрасный принцип, — похвалил он. — Так что же случилось?
                     — Меня тревожит судьба ХДС, — ответил я, — вы исправно голосуете за ХДС?
                     — А как же иначе? — обиделся он.
                     — Теперь я спокоен, — сказал я и положил трубку.

                                                              21

                     Надо  было  оскорбить  этого  типа  как  следует,  спросить  его:  изнасиловал  ли  он  уже
               собственную жену, взял ли партию в скате «на двойках» и потратил ли два часа служебного
               времени  на  обязательную  болтовню  о  войне?  Судя  по  голосу,  это  был  истый  законный
               супруг и чистокровный ариец, слова: «Наконец-то!» прозвучали в его устах как команда: «В
               ружье!». Разговор с Сабиной Эмондс меня чуть-чуть утешил, хотя по ее тону можно было
               понять,  что  она  несколько  раздражена  и  замотана,  зато  я  знал,  что  она  искренне  считает
               поведение  Марии  подлым  и  ото  всей  души  предлагает  мне  тарелку  супа.  Сабина  очень
               вкусно  готовит  и,  когда  она  не  беременна  и  не  испепеляет  мужчин  взорами  «что  с  вас
               возьмешь», видно, что она человек веселый; ее религиозность импонирует мне куда больше,
               чем  религиозность  Карла,  который  до  сих  пор  сохранил  диковинные  семинарские
               представления о «секстуме». Укоризненные взгляды Сабины действительно предназначены
               всему сильному полу; просто когда она обращает их на Карла — виновника ее состояния, —
               они  становятся  еще  мрачней,  предвещая  семейную  бурю.  Я  пытался  обычно  развлечь
               Сабину,  разыгрывая  какую-нибудь  сценку,  и  она  закатывалась  веселым,  добродушным
               смехом, ну а потом у нее навертывались слезы, она не могла сдержать их, и смех кончался
               плачем...
                     Мария уводила ее из комнаты, утешала, а Карл с мрачным, виноватым лицом сидел со
               мной  и  в  конце  концов  с  горя  брался  за  тетради  своих  учеников.  Иногда  я  помогал  ему,
               подчеркивал  ошибки  красной  шариковой  ручкой,  но  он  мне  не  доверял,  прочитывал  все
               заново и каждый раз приходил в ярость из-за того, что я не пропустил ни одной ошибки и все
               правильно  подчеркнул.  У  Карла  не  укладывается  в  голове,  что  я  могу  выполнять  вполне
               прилично такого рода работу, совсем как он. Вообще говоря, у Карла только одна проблема
               — финансовая. Если бы Карл Эмондс мог оплатить квартиру из семи комнат, он, вероятно,
               не был бы ни раздражительным ни озлобленным. Как-то раз я поспорил с Кинкелем о его
               понимании «прожиточного минимума». У Кинкеля была репутация гениального специалиста
               в  этих  вопросах;  если  не  ошибаюсь,  именно  он  установил,  что  прожиточный  минимум
               «одиночки» в большом городе, не считая квартплаты, равен восьмидесяти четырем маркам, а
               позднее — восьмидесяти шести. На это можно возразить только одно: сам Кинкель, судя по
               тому  мерзкому  анекдоту,  который он  нам  рассказал,  считает,  что  лично  его прожиточный
               минимум превосходит эту сумму в тридцать пять раз, но такого рода возражения принято
               объяснять  «личной  неприязнью»  и  «бестактностью»,  хотя  бестактностью  только  и  можно
               объяснить  тот  факт,  что  субчики,  подобные Кинкелю,  вообще высчитывают  прожиточные
               минимумы  других  людей.  В  восьмидесятишестимарковом  бюджете  была  предусмотрена
   97   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107