Page 105 - Глазами клоуна
P. 105

правым,  то  никакие  Фредебейли  и  ему  подобные  не  могут  превратить  его  в  неправое.
               Наконец; — говорил я, — там еще есть Цюпфнер, он немного педант и вообще не в моем
               вкусе,  но  как  католик  он  приемлем.  Наверняка  найдется  немало  таких  приемлемых
               католиков;  я  перечислял  некоторых  священников,  проповеди  которых  мы  с  ней  слушали,
               напоминал  о  папе,  о  Гарри  Купере  и  о  Джеймсе  Эллисе...  Папа  Иоанн  и  Цюпфнер  стали
               опорой  ее  веры.  Как  ни  странно,  Генрих  Белен  в  это  время  уже  не  привлекал  Марию,
               наоборот, она уверяла, что он «липкий», и смущалась всякий раз, когда я заговаривал о нем;
               я даже заподозрил, что он «лип» к ней. Я ни о чем не спрашивал, но мои подозрения были
               довольно  основательны:  стоило  мне  представить  себе  экономку  Генриха,  как  я  понимал,
               почему он «лип» к молодым женщинам. Сама мысль об этом была мне отвратительна, но
               понять  Генриха  я  все  же мог,  как  понимал  многое отвратительное,  что  творилось  у  нас  в
               интернате.
                     Только  сейчас  мне  пришло  в  голову,  что  именно  я  был  тем  человеком,  который
               предложил ей папу Иоанна и Цюпфнера в качестве лекарства от религиозных Сомнений. Да,
               в отношении католической церкви я вел себя безупречно, чего как раз не следовало делать;
               но  религиозность  Марии  казалась  мне  такой  естественной,  что  я  хотел  сохранить  это  ее
               естество.  Я  будил  Марию,  не  давая  ей  проспать,  чтобы  она  вовремя  пошла  в  церковь.
               Частенько я брал ей такси, боясь, что она опоздает; когда мы приезжали в город, где были
               одни  евангелисты,  я  обзванивал  все  телефоны,  чтобы  узнать,  где  идет  месса;  тогда  она
               твердила,  что  с  моей  стороны  это  «на  редкость»  мило,  а  потом  потребовала  от  меня
               подписать  эту  проклятую  бумажонку  и  дать  письменное  обязательство,  что  я  позволю
               воспитывать  детей  в  католическом  духе.  Мы  без  конца  разговаривали  о  наших  будущих
               детях. Мне очень хотелось иметь детей, мысленно я уже беседовал со своими детьми, таскал
               их на руках, давал им молоко с сырым яйцом; меня беспокоило лишь то, что нам предстоит
               жить  в  гостиницах,  а  в  гостиницах  только  дети  миллионеров  или  дети  королей  могут
               рассчитывать на хорошее обращение. На некоролевских и немиллионерских детей, особенно
               если это мальчики, все орут: «Здесь ты не дома!», трижды ложная педагогическая посылка:
               во-первых,  устанавливается,  что  дома  дети  ведут  себя  как  свиньи,  во-вторых,
               предполагается, будто дети чувствуют себя хорошо, только если они ведут себя как свиньи,
               и,  в-третьих,  ребенку  внушают,  что  ему  нигде  не  разрешено  чувствовать  себя  хорошо.
               Девочкам иногда везет: они попадают в разряд «милых крошек» и тогда с ними нянчатся, но
               на  мальчиков  в  отсутствие  родителей  всегда  орут.  Для  немцев  каждый  мальчишка
               невоспитанный;  прилагательное  «невоспитанный»  даже  не  произносится  вслух,  настолько
               оно  срослось  с  существительным  «мальчишка».  Если  бы  кому-нибудь  пришла  в  голову
               мысль  составить  словарь  тех  слов,  которыми  пользуется  большинство  родителей  при
               общении со своими детьми, то он увидел бы, что по сравнению с этим словарем даже язык
               иллюстрированных журналов может соперничать со словарем братьев Гримм. Очень скоро
               немецкие родители начнут изъясняться со своими детьми на языке госпожи Калик: «Какая
               прелесть!»  или  «Какая  гадость!»,  время  от  времени  уснащая  свою  речь  конкретными
               замечаниями,  как-то:  «Без  возражений!»  или  «Ты  в  этом  ничего  не  смыслишь!».  Мы  с
               Марией  обсуждали  также,  как  мы  будем  одевать  наших  детей;  ей  нравились  «светлые,
               элегантные плащи», я стоял за спортивные куртки; ведь я понимал, что ребенок не сможет
               шлепать по лужам в светлом, элегантном плаще, в то время как куртка не помешает ему в
               этом занятии. И потом «она» — я всегда думал о девочке — будет достаточно тепло одета, а
               ногам ничего не будет мешать, и, если ей вздумается бросать в лужу камешки, брызги не
               обязательно  попадут  на  плащ  —  она  обрызгает  только  ноги;  наконец,  если  ей  захочется
               вычерпать  лужу  пустой  консервной  банкой  и,  грязная  вода  польется  через  край,  она  не
               обязательно обольет себе плащ, весьма вероятно, опять-таки, что она испачкает только ноги.
               Но  Мария  считала,  что  светлый  плащ  заставит  ее  быть  осторожной,  а  вопрос  о  том,
               разрешим ли мы своим детям шлепать по лужам, так и остался открытым; Мария избегала
               прямого ответа, улыбаясь, она говорила, что не надо, мол, ничего предрешать заранее.
                     Если  у  нее  будут  дети  от  Цюпфнера, она не сможет  надевать  на  них  ни  спортивные
   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109   110