Page 105 - Глазами клоуна

правым, то никакие Фредебейли и ему подобные не могут превратить его в неправое.
Наконец; — говорил я, — там еще есть Цюпфнер, он немного педант и вообще не в моем
вкусе, но как католик он приемлем. Наверняка найдется немало таких приемлемых
католиков; я перечислял некоторых священников, проповеди которых мы с ней слушали,
напоминал о папе, о Гарри Купере и о Джеймсе Эллисе... Папа Иоанн и Цюпфнер стали
опорой ее веры. Как ни странно, Генрих Белен в это время уже не привлекал Марию,
наоборот, она уверяла, что он «липкий», и смущалась всякий раз, когда я заговаривал о нем;
я даже заподозрил, что он «лип» к ней. Я ни о чем не спрашивал, но мои подозрения были
довольно основательны: стоило мне представить себе экономку Генриха, как я понимал,
почему он «лип» к молодым женщинам. Сама мысль об этом была мне отвратительна, но
понять Генриха я все же мог, как понимал многое отвратительное, что творилось у нас в
интернате.
Только сейчас мне пришло в голову, что именно я был тем человеком, который
предложил ей папу Иоанна и Цюпфнера в качестве лекарства от религиозных Сомнений. Да,
в отношении католической церкви я вел себя безупречно, чего как раз не следовало делать;
но религиозность Марии казалась мне такой естественной, что я хотел сохранить это ее
естество. Я будил Марию, не давая ей проспать, чтобы она вовремя пошла в церковь.
Частенько я брал ей такси, боясь, что она опоздает; когда мы приезжали в город, где были
одни евангелисты, я обзванивал все телефоны, чтобы узнать, где идет месса; тогда она
твердила, что с моей стороны это «на редкость» мило, а потом потребовала от меня
подписать эту проклятую бумажонку и дать письменное обязательство, что я позволю
воспитывать детей в католическом духе. Мы без конца разговаривали о наших будущих
детях. Мне очень хотелось иметь детей, мысленно я уже беседовал со своими детьми, таскал
их на руках, давал им молоко с сырым яйцом; меня беспокоило лишь то, что нам предстоит
жить в гостиницах, а в гостиницах только дети миллионеров или дети королей могут
рассчитывать на хорошее обращение. На некоролевских и немиллионерских детей, особенно
если это мальчики, все орут: «Здесь ты не дома!», трижды ложная педагогическая посылка:
во-первых, устанавливается, что дома дети ведут себя как свиньи, во-вторых,
предполагается, будто дети чувствуют себя хорошо, только если они ведут себя как свиньи,
и, в-третьих, ребенку внушают, что ему нигде не разрешено чувствовать себя хорошо.
Девочкам иногда везет: они попадают в разряд «милых крошек» и тогда с ними нянчатся, но
на мальчиков в отсутствие родителей всегда орут. Для немцев каждый мальчишка
невоспитанный; прилагательное «невоспитанный» даже не произносится вслух, настолько
оно срослось с существительным «мальчишка». Если бы кому-нибудь пришла в голову
мысль составить словарь тех слов, которыми пользуется большинство родителей при
общении со своими детьми, то он увидел бы, что по сравнению с этим словарем даже язык
иллюстрированных журналов может соперничать со словарем братьев Гримм. Очень скоро
немецкие родители начнут изъясняться со своими детьми на языке госпожи Калик: «Какая
прелесть!» или «Какая гадость!», время от времени уснащая свою речь конкретными
замечаниями, как-то: «Без возражений!» или «Ты в этом ничего не смыслишь!». Мы с
Марией обсуждали также, как мы будем одевать наших детей; ей нравились «светлые,
элегантные плащи», я стоял за спортивные куртки; ведь я понимал, что ребенок не сможет
шлепать по лужам в светлом, элегантном плаще, в то время как куртка не помешает ему в
этом занятии. И потом «она» — я всегда думал о девочке — будет достаточно тепло одета, а
ногам ничего не будет мешать, и, если ей вздумается бросать в лужу камешки, брызги не
обязательно попадут на плащ — она обрызгает только ноги; наконец, если ей захочется
вычерпать лужу пустой консервной банкой и, грязная вода польется через край, она не
обязательно обольет себе плащ, весьма вероятно, опять-таки, что она испачкает только ноги.
Но Мария считала, что светлый плащ заставит ее быть осторожной, а вопрос о том,
разрешим ли мы своим детям шлепать по лужам, так и остался открытым; Мария избегала
прямого ответа, улыбаясь, она говорила, что не надо, мол, ничего предрешать заранее.
Если у нее будут дети от Цюпфнера, она не сможет надевать на них ни спортивные