Page 104 - Глазами клоуна
P. 104

я мог подработать, присматривая за детьми. Я готов обязаться в письменном виде никогда не
               кормить  младенцев  яйцами.  Вероятно,  ни  одна  немецкая  мать  просто  не  в  состоянии
               перенести этого.
                     Как-то  я  придумал  довольно  длинную  пантомиму  под  названием  «Генерал»  и  долго
               работал над ней; я показал ее на сцене и мог себя поздравить с тем, что у профессиональных
               актеров  зовется  успехом:  определенная  часть  публики  смеялась,  другая  —  злобствовала.
               Гордо  выпятив  грудь,  я  направился  в  свою  артистическую  уборную,  там  меня  поджидала
               очень миниатюрная старушка. После выступлений я всегда впадаю в крайне раздраженное
               состояние и не переношу никакого общества, кроме общества Марии; тем не менее Мария
               впустила старушку. Не успел я закрыть дверь, как старушка уже заговорила и объяснила мне,
               что муж ее тоже был генералом, что он убит и перед смертью написал ей письмо, в котором
               просил отказаться от пенсии.
                     —  Вы  еще  очень  молоды,  но  уже  достаточно  зрелы,  чтобы  это  понять!  —  И  она
               удалилась. Но с тех пор я уже не мог показывать своего «Генерала». Газеты, именующиеся
               левыми, писали, что я, видимо, дал запугать себя реакции, газеты, именующиеся правыми,
               заявили, будто я наконец-то понял, что нельзя играть на руку Востоку, а независимые газеты
               уверяли,  что  я  отрекся  от  всякого  радикализма  в  угоду  кассовому  успеху.  Все  это  было
               чепухой чистой воды. Я не мог показывать эту сценку только потому, что меня преследовала
               мысль  о  горькой  доле  маленькой,  терпевшей  насмешки  и  поношения  старушки.  Когда
               какая-нибудь  работа  перестает  доставлять  мне  удовольствие,  я  ставлю  на  ней  крест,  но
               объяснить  это  газетчику,  по-видимому,  слишком  сложное  занятие.  Газетчики  привыкли
               полагаться  на  свое.  «чутье»  и  всюду  «чуять  жареное»;  широко  распространенная
               разновидность желчного газетчика не желает признавать также, что журналист не является
               человеком искусства и не имеет никаких оснований стать им. В сфере искусства газетчики
               обычно теряют свое чутье и начинают нести околесицу, особенно в присутствии красивых
               молодых девиц, которые еще столь наивны, что готовы восторгаться каждым писакой только
               за  то,  что  ему  предоставлена  печатная  «трибуна»  и  он  оказывает  «влияние».  Существуют
               весьма удивительные, еще не распознанные формы проституции, по сравнению с которыми
               собственно  проституция  представляется  мне  честным  ремеслом:  там,  по  крайней  мере,
               можно хоть что-то получить за свои деньги.
                     Но  для  меня  и  этот  путь  закрыт;  смешно  искать  утешения  в милосердии  продажной
               любви  без  гроша  в  кармане.  А  в  это  время  Мария  в  своей  римской  гостинице  примеряет
               испанскую мантилью, дабы представительствовать, как это подобает «first lady» немецкого
               католицизма. Вернувшись в Бонн, она начнет посещать все чаепития, на которые ее будут
               звать, улыбаться, заседать во всевозможных комитетах, открывать выставки «религиозного
               искусства» и «подыскивать себе приличную портниху». Все дамы, которые выходят замуж за
               официальных лиц в Бонне, «подыскивают себе приличную портниху».
                     Мария в роли «first lady» немецкого католицизма разглагольствует с чашкой чая или с
               рюмкой коктейля в руке:
                     —  Вы  уже  видели  этого  душку  —  маленького  кардинала?  Завтра он  будет  освящать
               статую девы Марии по проекту Крегерта. Ал, в Италии даже святые отцы очаровательны.
               Кардинал просто душка.
                     Я уже с трудом ковылял, скорее я просто ползал; я выполз на балкон, чтобы подышать
               воздухом родного города, но и это мне не помогло. Я слишком долго пробыл в Бонне, почти
               два часа, а боннский воздух, если дышать им такой срок, теряет свои целебные свойства.
                     Я  подумал,  что,  собственно  говоря,  они  обязаны  мне  тем,  что  Мария  осталась
               католичкой. Несколько раз она переживала тяжелые кризисы, разочаровавшись в Кинкеле и
               в  Зоммервильде,  а  что  касается  Блотхерта,  то  этот  субъект  превратил  бы  в  безбожника
               самого Франциска Ассизского. Довольно долго она в церковь вообще не ходила и отнюдь не
               собиралась со мной венчаться; на нее напало своего рода упрямство, и только через три года
               после нашего отъезда из Бонна она опять стала посещать «кружок», хотя они зазывали ее все
               время.  Я  сказал  ей  тогда,  что  разочарование  —  еще  не  резон.  Если  она  считает  это  дело
   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109