Page 88 - Глазами клоуна

Я отошел от окна, окончательно распрощавшись со своей маркой, которая валялась
где-то внизу в пыли, и направился на кухню, чтобы сделать себе еще бутерброд. Еды
осталось не так уж много: еще одна банка фасоли, банка слив (я терпеть не могу слив, но
Моника этого не знала), полбулки, полбутылки молока, четвертушка кофе, пять яиц, три
ломтика сала и горчица. В сигаретнице на столе в комнате еще лежали четыре сигареты. Я
был в очень плачевном состоянии и даже не надеялся, что смогу когда-нибудь работать.
Колено так опухло, что штанина стала тесна, а головная боль настолько усилилась, что
казалась просто невыносимой — непрестанная сверлящая боль; в моей душе было чернее
ночи, и еще это «вожделение плоти», а Мария — в Риме. Без нее мне нет жизни, без ее рук,
которые она клала мне на грудь. Как изволил однажды выразиться Зоммервильд, «я обладаю
деятельным и действенным стремлением к телесной красоте»; мне приятно, если вокруг
меня красивые женщины, такие, например, как моя соседка, госпожа Гребсель, но они не
вызывают у меня «вожделения плоти»; и большинство женщин уязвлены этим, хотя, если бы
я стал вожделеть к ним и попытался удовлетворить свое вожделение, они наверняка
обратились бы в полицию. Вообще «вожделение плоти» — сложная и злая штука; для
мужчин, не склонных к моногамии, оно, видимо, источник постоянных мучений, а для людей
моего склада, однолюбов, — постоянная причина скрытой неучтивости: большинство
женщин чувствуют себя почему-то уязвленными, если к ним не испытывают того, что они
понимают под «влечением». Даже госпожа Блотхерт, набожная дама, образец
добропорядочности, всегда немного обижалась на меня. Порой я понимаю даже тех
сексуальных чудовищ, о которых у нас так много пишут; а стоит мне представить себе, что
существуют так называемые «супружеские обязанности», как мне становится страшно.
Такого рода супружества уже сами по себе чудовищны: ведь женщин принуждают в них к
«тому самому» контрактом, скрепленным государством и церковью. А разве можно
принудить к милосердию? Попытаюсь побеседовать с папой римским и об этом. Уверен, что
его неправильно информируют.
Я сделал себе еще бутерброд, пошел в переднюю и вытащил из кармана пальто
вечернюю газету, купленную на перроне в Кельне. Случалось, вечерние газеты помогали
мне; читая их, я ощущал полную пустоту, так же как и перед экраном телевизора. Я
перелистал газету, просмотрел заголовки и наткнулся на сообщение, которое заставило меня
рассмеяться. Доктор Герберт Калик был награжден орденом «Крест за заслуги». Калик —
это тот молодчик, который донес на меня, обвинив в пораженчестве, а потом, когда надо
мной устроили суд, потребовал проявить твердость, неумолимую твердость. Это его осенила
гениальная идея мобилизовать сиротский дом для «последней схватки с неприятелем». Я
знал, что теперь он важная птица. В вечерней газете говорилось, что «Крест» ему
пожаловали за «заслуги в деле распространения демократических взглядов среди
молодежи».
Года два назад он пригласил меня к себе в гости, дабы помириться со мной. Неужели я
должен был простить ему сироту Георга, который погиб, обучаясь бросать противотанковую
гранату?.. Или то, что он донес на меня: обвинил десятилетнего мальчишку в пораженчестве
и потребовал проявить твердость, неумолимую твердость? Но Мария сочла, что нельзя
отказаться от визита, цель которого — примирение; мы купили цветы и поехали к Калику.
Он оказался обладателем красивой виллы почти что на самом Эйфеле, красавицы жены и
ребенка, которого они весьма гордо именовали «единственным». Красота его жены была
такова, что ты никак не мог сообразить всамделишная ли женщина перед тобой или нет.
Когда я сидел рядом с ней, меня все время так и подмывало схватить ее за руку или за плечо,
а не то наступить на ногу, чтобы убедиться, что она все же не кукла. Ее участие в общей
беседе ограничивалось двумя восклицаниями: «О, какая прелесть!» и «О, какая гадость!»
Вначале она показалась мне скучной, но потом я вошел в азарт и начал болтать с ней обо
всем на свете; казалось, я бросаю в автомат монетки для того, чтобы узнать, что выдаст этот
автомат. Я сообщил госпоже Калик, что у меня только что умерла бабушка — это было