Page 17 - Колымские рассказы

Коваленко бросился к печке, размахивая кайлом, которое он принес с собой.
— Опять котелки! Вот я сейчас вам покажу котелки! Покажу, как грязь разводить!

Коваленко опрокинул котелки с супом, с коркой хлеба и листьями капусты, с
черносливом и пробил кайлом дно каждого котелка.

Рябов грел руки о печную трубу.
— Есть котелки — значит, есть что варить, глубокомысленно изрек начальник
прииска. — Это, знаете, признак довольства.
— Да ты бы видел, что они варят, — сказал Коваленко, растаптывая котелки.

Начальники вышли, и мы стали разбирать смятые котелки и собирать каждый свое: я —
ягоды, Синцов — размокший, бесформенный хлеб, а Губарев — крошки капустных
листьев. Мы все сразу съели — так было надежней всего.
Я проглотил несколько ягод и заснул. Я давно научился засыпать раньше, чем согреются
ноги, — когда-то я этого не мог, но опыт, опыт… Сон был похож на забытье.

Жизнь возвращалась, как сновиденье, — снова раскрылись двери: белые клубы пара,
прилегшие к полу, пробежавшие до дальней стены барака, люди в белых полушубках,
вонючих от новизны, необношенности, и рухнувшее на пол что-то, не шевелящееся, но
живое, хрюкающее.
Дневальный, в недоуменной, но почтительной позе склонившийся перед белыми
тулупами десятников.
— Ваш человек? — И смотритель показал на комок грязного тряпья на полу.

— Это Ефремов, — сказал дневальный.

— Будет знать, как воровать чужие дрова.
Ефремов много недель пролежал рядом со мной на нарах, пока его не увезли, и он умер в
инвалидном городке. Ему отбили «нутро» — мастеров этого дела на прииске было
немало. Он не жаловался — он лежал и тихонько стонал.

1960