Page 19 - Колымские рассказы

клетки мозга получают питание недостаточное, мозг мой давно уже на голодном пайке и
что это неминуемо скажется сумасшествием, ранним склерозом или как-нибудь еще… И
мне весело было думать, что я не доживу, не успею дожить до склероза. Лил дождь.
Я вспомнил женщину, которая вчера прошла мимо нас по тропинке, не обращая
внимания на окрики конвоя. Мы приветствовали ее, и она нам показалась красавицей —
первая женщина, увиденная нами за три года. Она помахала нам рукой, показала на
небо, куда-то в угол небосвода, и крикнула: «Скоро, ребята, скоро!» Радостный рев был
ей ответом. Я никогда ее больше не видел, но всю жизнь ее вспоминал — как могла она
так понять и так утешить нас. Она указывала на небо, вовсе не имея в виду загробный
мир. Нет, она показывала только, что невидимое солнце спускается к западу, что близок
конец трудового дня. Она по-своему повторила нам гетевские слова о горных вершинах.
О мудрости этой простой женщины, какой-то бывшей или сущей проститутки — ибо
никаких женщин, кроме проституток, в то время в этих краях не было, — вот о ее
мудрости, о ее великом сердце я и думал, и шорох дождя был хорошим звуковым фоном
для этих мыслей. Серый каменный берег, серые горы, серый дождь, серое небо, люди в
серой рваной одежде — все было очень мягкое, очень согласное друг с другом. Все было
какой-то единой цветовой гармонией — дьявольской гармонией.
И в это время раздался слабый крик из соседнего шурфа. Моим соседом был некто
Розовский, пожилой агроном, изрядные специальные знания которого, как и знания
врачей, инженеров, экономистов, не могли здесь найти применения. Он звал меня по
имени, и я откликнулся ему, не обращая внимания на угрожающий жест конвоира —
издалека, из-под гриба.
— Слушайте, — кричал он, — слушайте! Я долго думал! И понял, что смысла жизни нет…
Нет…
Тогда я выскочил из своего шурфа и подбежал к нему раньше, чем он успел броситься на
конвойных. Оба конвоира приближались.
— Он заболел, — сказал я.

В это время донесся отдаленный, заглушенный дождем гудок, и мы стали строиться.
Мы работали с Розовским еще некоторое время вместе, пока он не бросился под
груженую вагонетку, катившуюся с горы. Он сунул ногу под колесо, но вагонетка просто
перескочила через него, и даже синяка не осталось. Тем не менее за покушение на
самоубийство на него завели дело, он был судим, и мы расстались, ибо существует
правило, что после суда осужденный никогда не направляется в то место, откуда он
прибыл. Боятся мести под горячую руку — следователю, свидетелям. Это мудрое
правило. Но в отношении Розовского его можно было бы и не применять.

1958