Page 117 - Хождение по мукам. Хмурое утро

вам надо писать!..
Было решено: собраться в частном доме ограниченному кругу представителей
«Национального центра» и за завтраком выслушать сообщения господина Жиро о
международной политике.

– Шер ами! – восклицал профессор Кологривов, дружески откручивая пуговицы на
пиджаке гостя. – Вы увидите людей, которые поняли раньше, чем вы в Европе,
чудовищную опасность красной мясорубки… Большевизм – это всеразрушающая злоба
низов, ярость подонков человечества… Вы, даже лучшие, умнейшие из вас, делаете
реверанс в сторону социализма. Чушь! Пошлость, о пошлость! Социализм есть, но
социалистов нет, потому что социализм неосуществим… Мы это вам докажем! Волею
истории Россия призвана быть барьером, о который разбиваются вечные волны
анархии, – тем самым мы, платясь нашими боками, даем возможность спокойного
развития европейской цивилизации… Ради этого, ради спасения Европы, всего мира от
красного призрака мы простираем к вам руки: помогите же нам… Мы готовы идти на
любые уступки, Россия принесет любые жертвы… Вот о чем вам надо писать…

Много хлопот было с этим завтраком: достань-ка в Екатеринодаре что-либо тонкое, все –
сало, гусятина да свинина: не галушками же кормить парижанина! Член
«Национального центра» фон Лизе, известный гурман, посоветовал меню: бульон,
пирожки, матлёт из налима в красном вине и на третье – курицу, варенную без капли
воды в мочевом пузыре свиньи. Приличное вино достали через спекулянта Паприкаки.
Ровно в час на квартире у члена Государственной думы и редактора-издателя газеты
«Родная земля» Шульгина собрались шесть человек, включая Петра Петровича. Завтрак
действительно оказался тонким. Когда подали кофе из жженого ячменя, Жиро начал
свое сообщение:
– Несколько слов о Париже, господа… Вы его хорошо знали. Иностранцы оставляли в
нем ежегодно свыше четырех миллиардов франков золотом. Немудрено, что испарения
его улиц кружили голову даже таким мечтателям, кто смотрел на потоки блистающих
автомобилей с высоты мансардных окошек. Увы, мечтателей в Париже больше нет, их
трупы, заражая воздух, гниют на Сомме, в Шампани и в Арденнах. Париж более не
веселый город, где пляшут на улицах и хохочут во все горло над бородой короля
Леопольда или над любовными неудачами русского гранддюка. Парижу и Франции не
хватает полутора миллионов мужчин, – они убиты. Париж наводнен мальчишками,
профессионально занимающимися гомосексуализмом. На террасах кафе печально сидят
одни старики, не интересные даже двадцатифранковым девчонкам. По разбитым торцам
дребезжат такси, помятые на Марне. В шикарные рестораны и кафе до сих пор еще
пускают американских солдат с темпераментом стоялых жеребцов. Женщины! О –
женщины всегда на высоте: они обрезали юбки по колено и упразднили нижнее белье.
Голоса за столом:

– Яснее, пожалуйста…
– Женщины вечером – в театре, в ресторане – прикрывают сверху только то, что не
существенно; точнее, все их платье – это две узкие полоски материи, на которых
держится коротенькая юбка. Весь шик в открытых ногах, – у парижанок они прелестны.
При чем тут нижнее белье? Для чего-нибудь мы терпели лишения в окопах, черт возьми!
Но все это мелочи. Париж сегодня – это город-победитель. Он мрачен, он плохо
подметен, но весь пронизан тревожными и двусмысленными разговорами. Париж
выиграл мировую войну, он готовится выиграть мировую контрреволюцию.

Трое за столом тихо сказали: «Браво!» Четвертый воздержался, так как был занят
катаньем хлебного шарика. Пятый с неопределенной усмешкой неопределенно пожал
плечом.
– Париж сегодня – это логовище разъяренного тигра. Клемансо жаждет мщения: раньше,
чем будет подписан мир, – а это случится еще не скоро, – Германия испытает все ужасы
голодной блокады. У нее навсегда вырвут зубы и обрежут когти. В одной частной беседе
Клемансо сказал: «Я убью у немцев самую надежду стать чем-либо иным, кроме
заштатной страны. Гороха и картофеля у них хватит, чтобы не умереть с голоду». Но,
господа, пятьдесят лет тому назад Клемансо, кроме унижения стыда под Седаном,
испытал унижение страха перед Парижской коммуной. Однажды, на завтраке