Page 140 - Хождение по мукам. Хмурое утро

16
«Разбойники» были поставлены только в феврале, во время короткой передышки
качалинского полка. Длинные переходы в мороз и метели, когда впереди вместо теплой
ночевки разливалось под тучами мрачное зарево и в снежных степях не найти было
щепки – обогреть закоченевшее тело у костра, – затяжные бои, утренние тревоги,
злобные короткие схватки с казаками – все осталось позади. Мамонтов с остатками
потрепанных полков был далеко за Доном. Армия его таяла. Ему больше не верили:
напрасно он уложил десятки тысяч – цвет донского войска – в трех наступлениях на
Царицын.
Качалинцы, заняв без боя большую замирившуюся станицу, повеселели, – поели сытно и
выспались тепло. Впереди – весна, а там и конец, может быть, затяжной войне.
Полтора месяца тяжелого похода изнурили Дашу, – ей и в голову не приходило браться
снова за этот спектакль. Театральное имущество растерялось, несколько человек из
труппы было ранено, пропала и сама книжка с пьесой. Даше хотелось хоть несколько
вечеров побыть в тепле с Иваном Ильичом, посидеть около него, – без слов, без дум,
коротая в сумерках тихий покой под бессонную песенку того же сверчка под печкой.
Надо было постирать и поштопать белье, отдать подшить Ивану Ильичу валенки.
Привести себя немножко в порядок, а то и муж, и все на свете, да и сама она в том
числе, забыли, что она женщина. В первый же вечер Даша и Агриппина шли из бани по
замерзшим лужам, легкий мороз веял около горячих, распаренных щек, – вот было
счастье! Они с Агриппиной поставили самовар, собрали ужинать. Иван Ильич и Иван
Гора тоже вернулись из бани, и вчетвером сели за стол, – мужчины кряхтели от
удовольствия, – щи-то как пахли, из самовара-то как хорошо пахло! Иван Гора сказал:

– Вот, Иван Ильич, по трудам и отдых…

Отдохнуть Даше не пришлось. На второй день, перед тем часом, когда вернуться Ивану
Ильичу, пришла Анисья с книжкой – Шиллером, – сдержанная, серьезная, и заговорила,
поднимая мечтательные глаза:

– Тоска у меня, Дарья Дмитриевна… То ли я испорченная… Все люди как люди, а я
испорченная. У меня еще у маленькой это замечалось… Ну, потом, конечно, рано вышла
замуж, дети… Да вот – горе мое случилось… Мне двадцать четыре года, Дарья
Дмитриевна. Кончится война – куда я пойду? С мужиком жить в хате, глядеть в степь
пустую? После всего, что видела, что я слышала, – мне другое нужно…

У Анисьи под шинелью поднялась грудь, глаза полузакрылись.
– Я эту книгу всю прочла, в боях не расставалась с ней… Может быть, я
малосознательная, темная, необразованная, но это можно поправить. Дарья Дмитриевна,
во мне разные голоса живут… Про себя я ничего не знаю, а про людей знаю… Слезы
кипят, когда думаю, как бы могла хоть про ту же графиню Амалию рассказать… Живая
бы она встала из этой книжки… Мне и Шарыгин покойный про то же говорил… Дарья
Дмитриевна, мы сегодня нашли помещение, в школе, – человек на триста… Здесь и
плотники есть, и лесу можно достать, и холстины… Отчего бы нам не сыграть
«Разбойников»? Роли мы помним… Сегодня ребята поминали: хорошо бы посмеяться…

Пришел Иван Ильич и, разумеется, восхитился: «Великолепная идея! Недельку здесь
постоим… Замечательный будет праздник ребятам!..» Удивительный был человек Иван
Ильич, – ничто в нем не могло затуманить жизнерадостности: раз Даша около него, –
значит, мчимся полным ходом к счастью… Как в те далекие, синие, ветреные июньские
дни на пароходе…
Так Даше и не удалось послушать в сумерки, как бьется сердце у любимого человека,
подобраться осторожно, будто кошачьей лапкой, к его затаенным мыслям… Да и было ли
у него затаенное? Да и зачем оно тебе, Даша? Иван Ильич – просто щедрый человек, все,
что есть у него, до последнего, – бери… И лицо его, огрубевшее от морозов и ветра, –
простое, как солнце… Ах, все бы обернулось по-другому, если бы у Даши, в нежной тьме
ее худенького тела, зачалась добрая жизнь, плоть от его плоти…

Труппа начала репетировать. Что это были за муки! Даша молча плакала, артисты