Page 159 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Алексей сидел, опустив голову, – только пальцы у него на правой руке разжимались и
сжимались, отпускали и брали.

– Некрасиво будто получается, – сказал он, – ну, налог, понятно, – налог… А это что же;
хватай за горло, скидавай рубашку…

– В Чека придется отправить…
– Да я не отказываюсь, надо так надо, деньги принесу.

Алексей дома прямо кинулся в подполье и начал выволакивать оттуда дорожные сумы,
мешки и свертки с мануфактурой. В одной суме были у него николаевские и донские
деньги, – эти он рассовал по карманам и за пазуху. Другую суму, набитую керенками, –
дрянью, ничего не стоящей, – дал Матрене:
– Отнеси в комитет, скажешь – других у нас не было. Они не поверят, придут сюда
половицы поднимать, так ты не противься. Часы и цепочки брось в колодезь.
Мануфактуру положи в тачанку, припороши сеном, ночью возьми у деда Афанасия
лошадь, отвезешь на Дементьев хутор, я там буду ждать.

– Алексей, ты куда собрался?

– Не знаю. Скоро не вернусь – тогда по-другому обо мне услышите.
Матрена опустила на брови вязаный платок, концами его прикрыла суму с керенками и
пошла в комитет. Алексей накинул крюк на дверь и повернулся к Кате, стоявшей у печи.
Глаза у него были весело-злые, ноздри раздуты.
– Одевайтесь теплее, Екатерина Дмитриевна… Шубку меховую да чулочки шерстяные.
Да вниз – теплое… Да быстренько, времени у нас в обрез…
Он глядел на Катю, расширяя глаза, вокруг зрачков его точно вспыхивали искорки,
жесткие русые усы вздрагивали над открытыми зубами. Катя ответила:

– Я с вами никуда не поеду…

– Это ваш ответ? Другого ответа нет?
– Я не поеду.

Алексей придвинулся, раздутые ноздри его побелели.
– Одну тебя не оставлю, не надейся…Не для этого сладко кормлена, сучка, чтобы тебя
другой покрывал… Барынька сахарная… Я еще до твоей кожи не добрался, застонешь,
животная, как выверну руки, ноги…
Он взял Катю налитыми железными руками и захрипел, – она уперлась ему локтем в
кадык, – в два шага донес до кровати. Катя вся собралась, с силой, непонятно откуда
взявшейся, вывертывалась: «Не хочу, не хочу, зверь, зверь…» Вскакивала, и он опять ее
ломал. Алексею было тяжело и жарко в полушубке, набитом деньгами. Он вслепую стал
бить Катю. Она прятала голову, повторяла с дикой ненавистью сквозь стиснутые зубы:
«Убей, убей, зверь, зверь…»

Крючок на двери прыгал, Матрена кричала из сеней: «Отвори, Алексей!..» Он отступил
от кровати, схватил себя за лицо. Она сильнее стучала, он отворил. Матрена, – войдя:

– Дурак, уходи скорее. Сюда собираются…
Минуту Алексей глядел на нее, – понял, лицо стало осмысленнее. Захватил в охапку
свертки мануфактуры, мешки и вышел. На единственном оставленном при хозяйстве
коне он уехал со двора задами через перелазы в плетнях, рысцой спустился к речке и
уже на той стороне поскакал и скрылся за перелеском.

Немного позже Матрена достала из сундука юбку и кофту и бросила их на кровать, где,
вся ободранная, лежала Катя.

– Оденься, уйди куда-нибудь, стыдно глядеть на тебя.