Page 196 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Знаете что, вы уйдите, – решительно сказала Катя. – Я хоть немножко приберу
комнату, помоюсь и приду к вам… Во-первых, мне необходимо узнать разные адреса… Я
же ничего не знаю в Москве… Вы мне поможете, хорошо?
– Да, да, сегодня воскресенье, я весь день буду дома…

Он медленно отделился от косяка и ушел. Катя повернула за ним дверной ключ. Важно
было рассердиться, и тогда дело закипит. Она сняла кофточку и юбку, чтобы не
запачкать их, и начала борьбу с пылью. Тряпья по разным ящикам было сколько угодно.
Роясь, Катя нашла постельное белье со своими метками, потом нашла свои рубашки и
штанишки и несколько пар штопаных чулок. Вот золотой человек Марья Кондратьевна, –
сохранила такие бесценные вещи!.. Покойная старушка в общем-то была вороватая и
жадная… Ну и пусть – земля ей пухом…

В этот же вечер Маслов показал Кате свои рукописи и даже прочел кое-что из них, это
было историческое исследование о классиках утопистах-социалистах. Он говорил Кате,
сидевшей на его неприбранной койке:
– Вам покажется странным, что в такое время можно заниматься утопистами? Утопия – в
эпоху пролетарской диктатуры! Где же внутренняя логика? Сознайтесь – вы удивлены?

Катя, у которой слипались глаза, покивала, подтверждая, что удивлена.

– А между тем тут есть логика… Я подробно останавливаюсь на попытках отдельных лиц
и небольших групп в середине девятнадцатого века провести в жизнь утопические идеи.
Это одна из самых любопытных страниц истории социального движения…

Он отвернулся от Кати, чтобы скрыть усмешку, обнажившую его мелкие зубы.
– Но писать приходится только по воскресеньям. Я нагружен в районном комитете, и нас
мало: в Москве почти не осталось партийцев… Я был освобожден от мобилизации на
фронт только по крайне слабому состоянию здоровья… Я истощен физически и
морально…
Несмотря на свое болезненное состояние и кажущуюся почти полную невещественность,
Маслов оказался довольно расторопен. На другой же день он пошел с Катей в
Наркомпрос, познакомил ее с нужными товарищами и помог ей оформиться и получить
продовольственные карточки.

Без него Катя совсем бы растерялась в огромном наркомате, со множеством отделов,
столов и заведующих, тем более что дух беспокойства и отвращения к рутине гнал
сотрудников, по крайней мере раз в неделю, перетаскиваться, вместе со столами,
шкафами и архивами, с места на место, из этажа в этаж, а также менять внутреннюю
систему подчинения, связи и ответственности.

Катя сейчас же получила назначение педагогом в начальную школу на Пресне. У
другого стола ее мобилизовали в порядке общественной нагрузки на вечерние курсы по
ликвидации безграмотности. У третьего стола ее зачалил невероятно худой, оливковый
человек, с лихорадочными, огромными глазами, – он повел Катю по коридорам и
лестницам в отдел пропаганды искусства. Там ее нагрузили выездными лекциями на
заводы.

– Содержание лекций мы уточним после, – сказал ей оливковый человек, – вам будет
дана соответствующая литература и план. Не нужно паники, вы – культурный человек,
этого достаточно. Наша трагедия в том, что у нас слишком мало культурных людей, –
больше половины интеллигенции саботирует. Они горько пожалеют об этом. Остальное
поглотил фронт. Ваш приход произвел на всех очень благоприятное впечатление…

И, наконец, в одном из коридоров на Катю наскочил плотный, чрезвычайно суетливый
человек с большими губами и в парусиновой толстовке, прозеленевшей под мышками.

– Вы актриса? Мне на вас только что указали, – торопливо заговорил он и, не обращая
внимания на ответ Кати, что она учительница, обнял ее за плечи и повел по коридору. –
Я вас включаю в летучку, поедете на фронт в отдельном вагоне, по выезде из Москвы –