Page 47 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Это было низкое, длинное помещение, не так давно размалеванное бежавшим из
Петрограда знаменитым левым художником Валетом. Потолок в «Би-Ба-Бо» был черный,
с большими звездами из серебряной бумаги. По черным стенам как бы неслись,
подхваченные ураганом, желтые, оранжевые, кирпичные призраки с растопыренными
ногами и руками, – угловатые схемы мужчин и женщин. Для кабака эта стенная
живопись была слишком серьезна: ужас, а уж никак не чувственность, гнал по стенам
это оголенное стадо. Капиталист, вложивший деньги в это предприятие, – тот же
Паприкаки, – сказал однажды: «Вырвите мне ноги из туловища, если я понимаю эту
мазню, меня от нее тошнит, а публике нравится…»

Рощин пообедал и пил вино. Поезд уходил в четыре утра, – он решил пробыть здесь до
трех, а там будет видно… Ему было тепло, в голове слегка шумело.

Официант, – татарин из московского невозвратного «Яра», старый знакомый, – часто
подходил, брал из ведра бутылки и, нагнувшись, наливая, говорил:

– Извините, Вадим Петрович, я все к вам пристаю… Вспомнишь Москву… Эх! Видите,
как здесь живем. Во сне даже снится эта шушера…
Несмотря на тревожное настроение в городе, – где на окраинах и в темноте переулков
раздавались одиночные выстрелы и конные гетманские стражники, проезжая вверх к
губернаторскому дворцу, старались их не слышать, – несмотря на панику сегодняшней
черной биржи, ресторан был полон. Кабаре еще не начиналось. На маленькой сцене
сидел у пианино длинный молодой человек с вытянутой шеей, толщиной в руку, с
растущими дыбом негритянскими волосами, съехавшими на затылок. Он играл попурри
из опереток.
Вокруг столика Рощина было шумно и пьяно. Несколько помещиков, не выдержав
томления у себя в номере среди разочарованных дочерей, встряхивались здесь за
графинчиком…
– Уверяю вас, – кричал один с холеными щеками, – немцам теперь капут! К новому году
английский экспедиционный корпус будет в Москве. Будем пить скоч-виски. Нет худа
без добра! – Разинув рот с отличными зубами, добряк хохотал. – Получается: ура
германской революции!
Другой, изысканно тощий, с глазами, насмешливо мерцающими из глубины пепельных
впадин, поднял руку, прося внимания:

– Лорд-канцлер в палате лордов сидит, как известно, на мешке с шерстью… А
симбирское дворянство гордилось, что у них в собрании на дворе стоит мраморный столп
– в утверждение того, что с господами столбовыми дворянами во веки веков ничего
неприятного не случится… А посему беспечально дремали под сенью лопухов… История
российского дворянства кончена, – мешка с шерстью нам не хватало… Равно как история
матушки– России кончена, господа… Повесть о городе Глупове прочитана, книжку
швырнули в угол. И случилось это не в грозу и бурю, как сказал один умнейший человек,
а в простой понедельник, – бог плюнул и задул свечку… Еще в четырнадцатом году я
продал землишку, и с тех пор – гражданин вселенной… Так-то вернее…
– Вам хорошо, батенька, вы Оксфордский университет кончили, а куда я с тремя моими
девками денусь? Куда? – Румяный добряк засопел и потянулся за графинчиком. – А
насчет конца России тоже не согласен, это у вас английская отрыжка‑с… В приказчики
пойду, в подрядчики пойду, сам буду пахать на трех десятинах, а в Россию верю. – Он
налил и сейчас же грузно повернулся к третьему себеседнику: – Куда я их дену?
Выросли три коломенские версты, слезливы, конопаты, плоскогруды – тургеневские
барышни, это в наш-то век! Мать во всем виновата, да и я тоже виноват, каюсь. Старшая
хотела на Бестужевские курсы, – отговорили, к тому же ленива… Младшая увлекалась
театром и была бы, скажу я вам, первокласснейшей актрисой… С большого ума
отговорили, даже грозили… Словом, – домострой, в наш-то век!.. А все от недомыслия…
Англичанин на три года вперед видит, сидя на мешке с шерстью, это правильно… А мы,
так сказать, мыслили по круговращению времен года. – Выпив, потряся щеками, он
неожиданно добавил: – А в общем – не пропадем…