Page 73 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Кондуктор поднял фонарь к усатому одутловатому лицу, дунул на коптящий огонек, и
сейчас же они с телеграфистом полезли на площадку и отворили дверь на другую
сторону путей.
– Уходите, – сказал кондуктор Рощину, торопливо спустился и побежал.

Рощин спрыгнул вслед за ними. Спотыкаясь о рельсы, налетев на кучу шпал, он
выбрался в поле, где было чуть яснее и различались две идущие фигуры. Он догнал их.
Телеграфист сказал:

– Тут ямы где-то, – темень проклятая! Песок брали, тут я всегда прячусь…
Ямы оказались немножко левее. Рощин вслед за своими спутниками сполз в какой-то
ров. Сейчас же подошли еще двое, – машинист и кочегар, – выругались и тоже сели в
яму. Кондуктор вздохнул тяжело:

– Уйду я с этой службы. Так надоело. Ну разве это движение.
– Тише, – сказал телеграфист, – катят, дьяволы.

Теперь из степи слышался конский топот, различался стук колес.
– Кто же это у тебя тут безобразничает? – спросил кондуктор у телеграфиста. – Жокей
Смерти, что ли?
– Нет, тот в Дибривском лесу. Это разве Маруся гуляет. Хотя, видать, тоже не она, – та
скачет с факелами… Местный какой-нибудь атаманишка.

– Да нет же, – прохрипел машинист, – это махновец Максюта, мать его…

Кондуктор опять вздохнул:
– Еврейчик один у меня в третьем вагоне, с чемоданами, – не сказал ему, эх…

Конский топот приближался, как ветер перед грозой. Колеса уже загрохотали по
булыжнику около станции. Раздались крики: «Гойда, гойда!» Звон стекол, выстрел,
короткий вопль, удары по железу… Кондуктор начал дуть в сложенные лодочкой руки:

– И непременно им – стекла бить в вагонах, вот ведь пьяное заведение…
Вся эта суета длилась недолго. Истошный голос «садись!». Затрещали телеги, захрапели
кони, прогрохотали колеса, и атаманская ватага унеслась в степь. Тогда сидевшие в ямах
вылезли, не спеша вернулись к темному поезду и разбрелись по своим местам:
телеграфист зажег масляный фитилек и начал связываться с соседней станцией,
машинист и кочегар осматривали паровоз, – не утащили ли бандиты какую-нибудь
важную часть; Рощин полез в вагон; кондуктор, хрустя на перроне стеклами разбитых
окошек, ворчал:
– Ну, так и есть, шлепнули беднягу… Ну, взяли бы чемоданы, – непременно им нужно
душу из человека выпустить.

Прошло еще неопределенное и долгое время, кондуктор дал, наконец, короткий свисток,
паровоз завыл негодующе в пустой степи, и поезд тронулся в сторону Гуляй-Поля.

Вадим Петрович, положив локти на откидной столик и лицо уткнув в руки, напряженно
решал загадку: Катя уехала из Ростова на другой же день после того, как негодяй Оноли
сообщил ей о его смерти. Встреча ее с ландштурмистом в вагоне была, значит, через
двое суток… Предположим, этот немчик утешал ее без каких-либо покушений на
дальнейшее…Предположим, она тогда очень нуждалась в утешении. Но на второй день
потери любимого человека написать так аккуратненько в чужой записной книжке свой
адрес, имя, отчество, не забыть проставить знаки препинания, – это загадка!.. Небо ведь
обрушилось над ней. Любимый муж валяется где-то, как падаль… Уж какие-то первые
несколько дней естественно, кажется, быть в отчаянии безнадежном. Оказывается –
адресок дала до востребования. Значит – просвет какой-то нашла… Загадка!..

– Гражданин, документики покажите. – Кондуктор сел напротив Рощина, поставил около