Page 78 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Да ты возьми у меня деньги, дура, – сказал ей Рощин, – нитки купишь, вон ходят –
продают нитки…

– Некогда мне с воза отлучаться, спрячьте деньги, отойдите от товара…
Тогда он протолкался к чубастому военному человеку, увешанному оружием, который,
шатаясь по базару, потряхивал на ладони двумя шпульками ниток. Мутно поглядев на
Рощина, он прошевелил опухшими губами:
– Не. Меняю на спирт.

Так Рощину и не удалось купить курицу. На базаре шла преимущественно меновая
торговля, чистейшее варварство, где стоимость определялась одной потребностью; за
две иголки давали поросенка и еще чего-нибудь в придачу, а уж за суконные штаны без
заплат продавец пил кровь у покупателя. Сотни людей торговались, кричали, бранились,
крутясь среди множества телег; здесь же – на табурете или просто на колесе –
пристраивались парикмахеры с передвижным инвентарем; моментальные фотографы, с
ящиком-лабораторией на треноге, через пять минут подавали клиенту сырую
фотографию; слепые скрипачи собирали в кружок слушателей, не брезгуя залезть в
карман к зазевавшемуся дурню… Все эти люди в самое короткое время готовы были
сняться с места, разбежаться и попрятаться, если начиналась серьезная стрельба, без
которой в Гуляй-Поле не проходило ни одного базара.
Пробираясь между телегами, Вадим Петрович попал в праздную толпу около карусели;
на деревянных конях с немыслимо выгнутыми шеями и взлетами ног крутились, сидя
важно, усатые люди в гусарских куртках, в бушлатах, в кавалерийских тулупчиках,
увешанные гранатами и всяким холодным и огнестрельным оружием. «Шибче, шибче», –
грозным басом повторял кто-нибудь из них. Двое оборванцев из всех сил крутили
карусель. Два гармониста играли «Яблочко», бешено раздувая мехи, будто забирая в них
всю ширь и удаль души махновской вольницы. «Довольно, слезай!» – кричали те, кто
дожидался своей очереди. «Шибче!» – ревели крутящиеся на конях. И уже с кого-то
слетела папаха, кто-то в восторге выхватил шашку и размахивал ею, рубя
причудившегося гада. Тогда стоящие вокруг кидались и на лету стаскивали всадников.
Начиналась возня, под пронзительный свист бухали кулаки, и снова крутилась карусель,
и новые всадники подбоченивались на конях с вывороченными красными ноздрями.

Вадим Петрович отошел, не видя здесь разумного человека, с кем бы можно было
заговорить. У лоточника купил кусок пирога с творогом и, жуя, зашагал по широкой
булыжной улице. Надо было обеспечить себе ночлег. Денег у него осталось немного, и,
если считать, сколько он заплатил за пирог, – денег не хватит и на неделю. Он рассеянно
поглядывал на двухэтажные кирпичные дома купеческой стройки, на лабазы, лавки,
размалеванные вывески, жевал и думал тоже рассеянно: после скачка в дикую свободу
жизненные мелочи не слишком тревожили его.

Навстречу ему ехал человек на велосипеде, вихляя передним колесом. За ним верхами –
двое военных в черкесках и заломленных бараньих шапках. Маленький и худенький
человек на велосипеде был одет в серые брюки и гимназическую курточку, из-под
околыша синего с белым кантом гимназического картуза его висели прямые волосы
почти до плеч. Когда он поравнялся, Вадим Петрович с изумлением увидел его испитое,
безбровое лицо. Он кольнул Рощина пристальным взглядом, колесо в это время
вильнуло, он с трудом удержался, жестоко сморща, как печеное, желтое лицо свое, и
проехал.

Минуту спустя один из всадников повернул коня, коротким галопом подскакал к Рощину
и нагнулся с седла, всматриваясь в него бегающими зрачками.

– В чем дело? – спросил Рощин.
– Ты что за человек? Откуда?

– Что я за человек? – Рощин отвернулся от крепкого запаха лука и сивухи. – Я свободный
человек. Еду из Екатеринослава.
– Из Екатеринослава? – угрожающе спросил всадник. – А для чего здесь?