Page 84 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– Да, эта.
– Да вы возьмите, мне она не нужна…

Рощин спрятал в карман френча Катину карточку. Взял окурок, закурил. Руки его не
дрожали. Он не сбился с рассказа.

– Воинский билет – в клочки, и сюда – по ее следам. А раз уже ухватился снова за
жизнь, – подавай опять и философию и идеологию: мы не ремесленники… Единственно,
что для меня приемлемо… Совершенно отвлеченно, конечно, совершенно отвлеченно…
Это абсолютная свобода, дикая свобода… Пускай безумная, невозможная, а впрочем…
Умирать надо за какие-то пределы фантазии.

– Разведку все-таки дайте, где она у вас запрятана? – тихо сказал Махно.
Рощин осекся, отвернулся и слабо, безнадежно махнул рукой. Махно долго не шевелился
на диванчике. Вдруг вскочил и стал шарить среди кучи вещей в углу комнаты, – среди
оружия, седел, сбруи, бумажных свертков… Нашел несколько коробок консервов, две
бутылки спирту, поставил все это на стол и, вертя ключом, стал отдирать крышку с
коробки сардин.
– Я беру вас в штаб, – сказал он. – Ваша жена в шестой роте, у Красильникова, на хуторе
Прохладном… Сейчас придет делегат от большевиков. Нехай его думает, что я
снюхиваюсь с добровольцами. Ваша задача тень на плетень наводить. Понятно? В карты
играете?

Тут Вадим Петрович действительно растерялся и только моргал, даже не пытаясь понять
– как это все обернулось и что все это значит. Махно, сломав сардиночный ключ,
вытащил из кармана перламутровый ножик с полусотней лезвий и им продолжал
орудовать, открывая жестянки с ананасами, французским паштетом, с омарами, от
которых резко запахло в комнате.

– Расстрелять я вас всегда успею, а использовать хочу, – сказал он, как бы отвечая на
растерянные мысли Рощина. – Вы штабист или фронтовик?

– В мировую войну был при штабе генерала Эверта…
– Теперь будете при штабе батьки Махно… На царской каторге меня поднимали за
голову, за ноги, бросали на кирпичный пол… Так выковываются народные вожди.
Понятно?

Зазвонил телефон в желтом ящике, стоявшем среди хлама на полу. Махно, присев на
корточки, крикнул в трубку клекотным голосом:
– Жду, жду!

Делегат Чугай, медлительный человек, очень сильный, в поношенном, но опрятном
бушлате, в бескозырке, сдвинутой на затылок, сидел, распустив карты, так, чтобы нельзя
было в них подглядывать, и блестящими, навыкате, глазами следил за всеми
движениями Нестора Ивановича. Широкое в скулах, неподвижное лицо его с черными
усиками не выражало ничего, лишь гнутый стул потрескивал под его тяжестью.
Казалось – возьми такого, подогни ему ноги в матросских штанах, заправленных в
короткие и широкие голенища, посади под семь медных змей с раздутыми горлами и
молись на него.

Играли в «козла», игру, выдуманную на фронтах, чтобы под смех и шутки забывать о
ранах и тревогах. Нестор Иванович, как только вошли гости, не встав даже от стола, не
подав руки, предложил было перекинуться в девятку на интерес (за этим-де и позвал).
Быстро – не уследить глазами – сдал карты, бросил на стол бумажку в тысячу
карбованцев и прикрыл ее банкой с омарами. Но Чугай взял свои две карты и подсунул
их туда же под банку.

– Боишься? – спросил Махно.