Page 82 - Хождение по мукам. Хмурое утро

старикашка, мировой анархист из Харькова, ждали. Махно пил спирт, не теряя разума,
нарочно дурил и безобразничал, – глаз его был остер, ухо чуткое, он все знал, все видел.
Злоба кипела в нем.

Велев арестовать и отвести к Левке неизвестного человека в офицерской шинели,
который говорит, что он из Екатеринослава, Махно вскорости и сам явился в
культпросвет, пройдя с велосипедом в камеру, где допрашивали. Левка Задов, неудачно
ударив Рощина, сидел за столом, положив кулак на кулак и на них подбородок. Махно
оглядел валяющегося на полу человека, поставил велосипед:

– Ты что с ним сделал?
– А ну, погладил, – ответил Левка.

– Дурак… Убил?
– Так я же не хирург, почем я знаю…

– Допрашивал? (Левка пожал плечом.) Он – из Екатеринослава? Что он говорит?
Деникинский разведчик?

Махно глядел на Левку так пристально и невыносимо, что у того глаза томно
подзакатились под веки.
– У него должны быть сведения… Где они? Со смертью играешь…

– Так я же не успел, только начал, Нестор Иванович… Черт его душу знает – до чего
сволочь хлипкая…

Рощин в это время застонал и подогнул колени. Левка – обрадованно:

– Да ну же, психует.
Махно опять взялся за велосипед и увидел на столе Катину фотографию. Схватил,
всмотрелся:

– У него взял? Кто? Жена?
Как у людей волевых, сосредоточенных, недоверчивых, с огромным опытом жизни, – у
Нестора Ивановича была хорошая память. Он сейчас же вспомнил первое появление
Кати (когда он заставил ее делать себе маникюр) и заступничество Алексея
Красильникова, и все сведения, какие ему сообщили об этой красивой женщине. Он
сунул фотографию в карман, ведя велосипед, приостановился, – лицо Рощина оживало,
рот приоткрылся.

– Приведешь его ко мне, я сам допрошу…
Одно твердо сложилось в уме Нестора Ивановича за эти дни гулянья: необходимость
вести армию на Екатеринослав, взять его штурмом и поднять знамя анархии над
городской думой. Такая добыча воодушевит и сплотит армию. Екатеринослав богат – на
целую губернию хватит в нем мануфактуры и всякого барахла, чтобы по селам и
деревням выкидывать из вагонов и тачанок штуки сукна, ситца, высыпать лопатами
сахар, швырять девкам ленты, позументы, чулки и ботинки: «Вот вам, мужички-
хлеборобы, подарочки от батьки Махно! Вот вам вольный строй безвластия, без
помещиков и буржуев, без Советов и чрезвычаек…»
Все остальное было еще не решено. Сейчас, взглянув на Катину фотографию, он вдруг
нашел это решение, – оно выскочило у него, как петрушка из раешника. Но он и виду не
подал, что все в нем заплясало от торжества… Сел на велосипед и поехал через улицу к
длинному дому с большими окнами и оголенными тополями перед ним. Это была школа,
где помещался штаб; его адъютанты и он сам квартировали в одной комнате.
Через час к нему привели Рощина. Впереди него шел Левка, позади махновец, – в
енотовой шапке из поповского воротника, с черной лентой наискосок, – подталкивал