Page 81 - Хождение по мукам. Хмурое утро

и начал безнадежную борьбу с пролетарской революцией. У него было несколько
дивизий из перешедших на его сторону гетманских сичевиков и из стойких
дисциплинированных галицийцев, поверивших, что сбывается старая мечта о
соединении их с вильной Украиной, и из всякого сброда отчаянных людей, кормившихся
военным грабежом. Но он не был достаточно умен или хитер, чтобы предложить
украинскому селянству, расслоенному и бушующему, что-либо вещественное, кроме
пышных универсалов. Резервов у него не было.

В декабре в Полтавщине, в городке Судже, организовалось подпольное советское
правительство Украины. Председатель царицынского военсовета послал в Суджу
командарма Десятой Ворошилова с тем, чтобы он вошел в правительство. В Судже был
организован реввоенсовет.
К тому времени регулярная украинская Красная Армия, задолго до этих событий
формировавшаяся под Курском преимущественно из бежавших от суда и казни
украинских крестьян, численностью в две дивизии, начала наступление на запад в
направлении Киева и на юг – на Харьков и Екатеринослав. Так как сил двух дивизий
было явно недостаточно, расчет строился на поддержку партизанских отрядов. Из них
наиболее мощным представлялась армия батьки Махно.

Махно гулял. В добытой после налета на Бердянск гимназической форме колесил на
велосипеде напоказ всему городу, или вместе со своим адъютантом Каретником пел
песни под гармонь, шатаясь по улице, или появлялся на базаре, злой и бледный, ища
ссоры, но все от него прятались, зная, как легко у него из кармана штанов вылетает
револьвер. Дюжие махновцы, не боящиеся ни бога, ни черта, увидев его около карусели,
слезали с деревянных коней и пускались наутек. Батьке приходилось одному вместе с
Каретником крутиться до одури.

По всему Гуляй-Полю шли разговоры, что батько за последнее время стал много пить, и
как бы не пропил армии. Но только немногие догадывались, что он хитрит. Был он хитер,
скрытен, живуч, как стреляный дикий зверь.
Махно тянул время. В эти дни ему надо было принимать большое решение. На
Екатеринославщине не стало ни немцев, ни гетмана с сичевиками, с кем он дрался.
Разбегались помещики. Малые города были пограблены. И с трех сторон надвигались,
тесня его, новые враги: из Крыма и Кубани – добровольцы, с севера – большевики, с
Днепра – петлюровцы, занявшие только что Екатеринослав. Кто из них опаснее? В какую
сторону повернуть пулеметные тачанки? Решать надо было не мешкая. Армия редела, в
ней начиналось шатание. Бойцы из мужиков-хлеборобов говорили: «Вот спасибо, что на
Украину идут большевики, теперь можно и по домам, а кому еще не надоело – шлепай на
лоб красную звезду». Ядро армии – «Черная сотня имени Кропоткина» – рубаки,
отбившиеся от всякой работы ради разгульной воли на конях, кричали:

«…А захочет батько продать нас большевикам, – зарубим его перед фронтом, и только…
Вон уже Петлюра забрал Екатеринослав, а мы все ждем… Проелись вчистую, босы и
голы, скоро нам в степи с волками выть… Братва, даешь Екатеринослав!»
Третий день в Гуляй-Поле сидел матрос Чугай, делегат от главковерха украинской
Красной Армии, и непоколебимо дожидался, когда Махно проспится, чтобы с ним
говорить. В эти же дни из Харькова приехал знаменитейший философ, член
секретариата анархистской конфедерации «Набат», тоже чтобы разговаривать с батькой.
Члены махновского военно-политического совета, местные анархисты, ближайшие
советчики, ловили, где только могли, батьку и ревниво предупреждали его никого не
слушать и держаться высшей свободы личности.

Махно понимал, что, не прими он теперь же твердого, угодного армии решения, – конец
его делу, его славе. Только два выбора было перед ним: поклониться большевикам,
делать, что прикажет главковерх, и ждать, когда его в конце концов расстреляют за
своевольство. Или, зарубив делегата Чугая, поднимать на Украине мужицкое восстание
против всякой власти. Но вовремя ли это? Не ошибиться бы…

Мысли эти были настолько тайные, что опасно было их высказывать даже преданным
собакам Левке и Каретнику. Ему было тесно от мыслей. Армия ждала. Делегат Чугай и