Page 25 - Один день Ивана Денисовича
P. 25

– С бабами!… С баланами, а не с бабами…
                С бревнами, значит.

                В огонь печной Шухов уставился, и вспомнились ему семь лет его на севере. И как он на
                бревнотаске три года укатывал тарный кряж да шпальник. И костра вот так же огонь
                переменный – на лесоповале, да не дневном, а ночном повале. Закон был такой у
                начальника: бригада, не выполнившая дневного задания, остается на ночь в лесу.
                Уж заполночь до лагеря дотянутся, утром опять в лес.

                – Не-ет, братцы… здесь поспокойней, пожалуй, – прошепелявил он. -Тут съем – закон.
                Выполнил, не выполнил – катись в зону. И гарантийка тут на сто грамм выше. Тут – жить
                можно. Особый – и пусть он особый, номера тебе мешают, что ль? Они не весят, номера.
                – Поспокойней! – Фетюков шипит (дело к перерыву, и все к печке подтянулись). – Людей
                в постелях режут! Поспокойней!…
                – Нэ людин, а стукачив! – Павло палец поднял, грозит Фетюкову.

                И правда, чего-то новое в лагере началось. Двух стукачей известных прям на вагонке
                зарезали, по подъему. И потом еще работягу невинного – место, что ль, спутали. И один
                стукач сам к начальству в БУР убежал, там его, в тюрьме каменной, и спрятали. Чудно…
                Такого в бытовых не было. Да и здесь-то не было…
                Вдруг прогудел гудок с энергопоезда. Он не сразу во всю мочь загудел, а сперва
                хрипловато так, будто горло прочищал.
                Полдня – долой! Перерыв обеденный!

                Эх, пропустили! Давно б в столовую идти, очередь занимать. На объекте одиннадцать
                бригад, а в столовую больше двух не входит.

                Бригадира все нет. Павло окинул оком быстрым и так решил:
                – Шухов и Гопчик – со мной! Кильдигс! Як Гопчика до вас пришлю -ведить зараз бригаду!

                Места их у печи тут же и захватили, окружили ту печку, как бабу, все обнимать лезут.
                – Кончай ночевать! – кричат ребята. – Закуривай!

                И друг на друга смотрят – кто закурит. А закуривать некому – или табака нет, или
                зажимают, показать не хотят.

                Вышли наружу с Павлом. И Гопчик сзади зайчишкой бежит.
                – Потеплело, – сразу определил Шухов. – Градусов восемнадцать, не больше. Хорошо
                будет класть.
                Оглянулись на шлакоблоки – уж ребята на подмости покидали многие, а какие и на
                перекрытие, на второй этаж.

                И солнце тоже Шухов проверил, сощурясь, – насчет кавторангова декрета!
                А наоткрыте, где ветру простор, все же потягивает, пощипывает. Не забывайся, мол,
                помни – январь.
                Производственная кухня – это халабуда маленькая, из тесу сколоченная вокруг печи, да
                еще жестью проржавленной обитая, чтобы щели закрыть. Внутри халабуду надвое делит
                перегородка – на кухню и на столовую. Одинаково, что на кухне полы не стелены, что в
                столовой. Как землю заторили ногами, так и осталась в буграх да в ямках. А кухня вся –
                печь квадратная, в нее котел вмазан.
                Орудуют на той кухне двое – повар и санинструктор. С утра, как из лагеря выходить,
                получает повар на большой лагерной кухне крупу. На брата, наверно, грамм по
                пятьдесят, на бригаду – кило, а на объект получается немногим меньше пуда. Сам повар
                того мешка с крупой три километра нести не станет, дает нести шестерке. Чем самому
   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30