Page 20 - Один день Ивана Денисовича

– Вы бы, слышь, землерубы, над каждой ямкой теплянку развели. Она б и оттаяла, земля-
та.

– Не велят, – вздохнул вятич. – Дров не дают.
– Найти надо.

А Кильдигс только плюнул.
– Ну, скажи, Ваня, если б начальство умное было – разве поставило бы людей в такой
мороз кирками землю долбать?
Еще Кильдигс выругался несколько раз неразборчиво и смолк, на морозе не
разговоришься. Шли они дальше и дальше и подошли к тому месту, где под снегом были
погребены щиты сборных домов.

С Кильдигсом Шухов любит работать, у него одно только плохо – не курит, и табаку в его
посылках не бывает.
И правда, приметчив Кильдигс: приподняли вдвоем доску, другую – а под них толя рулон
закатан.
Вынули. Теперь – как нести? С вышки заметят – это ничто: у попок только та забота, чтоб
зэки не разбежались, а внутри рабочей зоны хоть все щиты на щепки поруби. И
надзиратель лагерный если навстречу попадется -тоже ничто: он сам приглядывается,
что б ему в хозяйство пошло. И работягам всем на эти сборные дома наплевать. И
бригадирам тоже. Печется об них только прораб вольный, да десятник из зэков, да
Шкуропатенко долговязый. Никто он, Шкуропатенко, просто зэк, но душа вертухайская.
Выписывают ему наряд-повременку за то одно, что он сборные дома от зэков караулит,
не дает растаскивать. Вот этот-то Шкуропатенко их скорей всего на открытом прозоре и
подловит.

– Вот что, Ваня, плашмя нести нельзя, – придумал Шухов, – давай его стоймя в обнимку
возьмем и пойдем так легонько, собой прикрывая. Издаля не разберет.

Ладно придумал Шухов. Взять рулон неудобно, так не взяли, а стиснули между собой как
человека третьего – и пошли. И со стороны только и увидишь, что два человека идут
плотно.

– А потом на окнах прораб увидит этот толь, все одно догадается, -высказал Шухов.
– А мы при чем? – удивился Кильдигс. – Пришли на ТЭЦ, а уж там, мол, было так. Неужто
срывать?
И то верно.

Ну, пальцы в худых рукавицах окостенели, прямо совсем не слышно. А валенок левый
держит. Валенки – это главное. Руки в работе разойдутся.

Прошли целиною снежной – вышли на санный полоз от инструменталки к ТЭЦ. Должно
быть, цемент вперед провезли.

ТЭЦ стоит на бугре, а за ней зона кончается. Давно уж на ТЭЦ никто не бывал, все
подступы к ней снегом ровным опеленаты. Тем ясней полоз санный и тропка свежая,
глубокие следы – наши прошли. И чистят уже лопатами деревянными около ТЭЦ и
дорогу для машины.
Хорошо бы подъемничек на ТЭЦ работал. Да там мотор перегорел, и с тех пор, кажись,
не чинили. Это опять, значит, на второй этаж все на себе. Раствор. И шлакоблоки.

Стояла ТЭЦ два месяца, как скелет серый, в снегу, покинутая. А вот пришла 104-я. И в
чем ее души держатся? – брюхи пустые поясами брезентовыми затянуты; морозяка
трещит; ни обогревалки, ни огня искорки. А все ж пришла 104-я – и опять жизнь
начинается.

У самого входа в машинный зал развалился ящик растворный. Он дряхлый был, ящик,