Page 130 - Живые и мертвые

хорошо, что он, Синцов, попал на комиссара, а не на комбата, и что днем немцы бомбили
противотанковый ров и покалечили там двадцать человек, хотя и ограниченно годных: бомба
– она не разбирает, для нее все годные…
Потом Синцов и вовсе заснул, дернул головой, и его больно резануло по скуле.
– Ну вот! Засыпать нельзя, так и зарезать могу, – укоризненно сказал Ефремов и,
отщипнув клочок от лежавшей под котелком газеты, приклеил его к порезу.
Он добрил Синцова, вышел во двор и слил ему на руки несколько кружек воды. Синцов
умывался, стараясь не замочить повязку.
– Может, наново перевязать? – спросил Ефремов.
Но Синцов отказался:
– Боюсь страгивать. – И устало зевнул.
Они зашли в каморку, где было сложено кое-какое хозяйство и припасы, мешки с
картошкой и капустой, а на узкой лавке был постелен свисавший с нее тюфяк.
– Ложитесь, – сказал Ефремов, показывая Синцову на лавку.
– А вы?
– А мое дело солдатское, – может, еще комбат приедет.
Синцов заснул раньше, чем донес голову до лавки, и проснулся глубокой ночью.
– Вставай, ну, вставай же! – тормошил его Ефремов, не считая нужным обращаться на
«вы» к еще не проснувшемуся человеку. – Вставайте! – сразу перешел он на «вы», как только
Синцов спустил с лавки ноги. – Комбат вас к себе требует!
Синцов стал надевать сапоги, а Ефремов вышел в соседнюю комнату.
– Ваше приказание выполнено! – донеслось до Синцова, уже когда он проходил через
сени.
– Ладно. Пусть заходит, – послышался молодой недовольный голос. – И так устал, как
собака, а тут еще…
За столом у керосиновой лампы сидел маленький плотный старший лейтенант с
круглым бледным лицом, красивыми, словно нарисованными, бровями и глазами немного
навыкате. На плечи у него была зябко наброшена до ворота забрызганная грязью шинель. На
второй табуретке напротив лежала фуражка, тоже забрызганная грязью.
– Разрешите войти? – спросил Синцов, разминувшись в дверях с Ефремовым, которому
старший лейтенант сразу же сказал: «Можете быть свободным». – Здравствуйте!
– Обратитесь, как положено! – быстро и сердито сказал старший лейтенант.
Синцов молча посмотрел на него, снял с табуретки его фуражку, переложил ее на стол
и сел.
– Встать! – закричал старший лейтенант.
Синцов сидел и молча продолжал смотреть на него.
– Встать! – снова закричал старший лейтенант.
Синцов продолжал сидеть.
Старший лейтенант схватился рукой за кобуру с пистолетом.
– Не пугайте – пуганый, – не шевельнувшись, сказал Синцов. – Я политрук, по званию
вам равен, а стоять мне тяжело. Вот я и сел. Тем более что вы тоже сидите.
– Где ваши документы?
– Нет у меня документов.
– А пока нет документов, вы для меня не политрук! Встать!
Так начался их не предвещавший ничего хорошего разговор. Они долго смотрели друг
на друга, и, кажется, старший лейтенант понял, что может хоть стрелять в этого человека, но
заставить его встать не в силах.
– Я тут встретил своего комиссара, – наконец первым, отведя глаза, небрежно, словно о
подчиненном, сказал старший лейтенант. – Но, в противоположность ему, я Фома
неверующий. Повторите мне свои басни!
Это было так неожиданно, что Синцов даже не сразу понял.
– Хорошо, я повторю вам свои басни, – после долгой паузы, с тихим бешенством сказал