Page 166 - Живые и мертвые

кандидатскую карточку и партийный билет. Мне нужно с вами поговорить, крайне
необходимо, – добавил он поспешно, словно боясь, что этот быстрый, как шарик,
блондинчик сейчас подпрыгнет на своих пружинящих ножках и укатится по коридору.
Но Елкин никуда не укатился, а сделал шаг навстречу Синцову. В первую секунду ему
показалось, что он где-то видел этого изможденного человека, потом подумал, что нет, не
видел, а в общем, это не имело значения. В эти дни в райком редко кто приходил без
серьезного дела.
– Ну что ж, пройдемте со мной, товарищ. Пропусти, Евстигнеев!
Милиционер молча посторонился, и Синцов пошел за Елкиным.
Комната, куда они вошли, была небольшая, с зарешеченным окном и настенной
картотекой, почти все ящики которой сейчас были выдвинуты и пусты. В комнате стояли два
канцелярских стола, раскладная койка и топчан с сенником. На койке спал кто-то,
накрывшись с головой черным штатским пальто, в головах у него стояла прислоненная к
стене винтовка.
Елкин сел на топчан и показал Синцову на стул:
– Садитесь!
При ближайшем рассмотрении блондинчик оказался не таким уже молодым, лицо у
него было живое, но утомленное. Едва сев, он быстро выхватил папиросу, примял, сунул в
рот, потом, спохватясь, протянул пачку Синцову, но Синцов отрицательно мотнул головой.
Ему с утра опять отчаянно хотелось есть, и он боялся, что, если закурит натощак, его
стошнит.
– Слушаю вас, товарищ!
Елкин передернул плечами и несколько раз быстро закрыл и открыл глаза, как человек,
которому уже давно приходится бороться с постоянным желанием спать.
– Моя фамилия – Синцов. Я учился в КИЖе, и здесь, в райкоме, меня принимали и в
кандидаты и в члены партии…
– Это я понимаю, – нетерпеливо перебил Елкин. – А сейчас что пришли?
Но Синцову, чтобы объяснить, для чего он пришел сейчас, непременно нужно было
объяснить все, что случилось с ним раньше.
– Я знаю, что у вас времени нет, – он взглянул в глаза Елкину, – но вы меня
выслушайте десять минут. Если, конечно, можете.
– Почему не могу? Давайте говорите. Вы в райком пришли, а не на пожар…
Синцову казалось, что он сумеет рассказать все самое главное за десять минут, но
проговорил вдвое больше. Приди он в райком вчера вечером или ночью, а не в этот ранний
час, едва ли у Елкина при всем желании оказалась бы физическая возможность дослушать
его до конца.
Синцов кончил, молчал и все-таки, потянувшись к лежавшей на топчане пачке, жадно
закурил.
Елкин молча смотрел на него, испытывая противоречивые чувства. Этот человек хотя,
если верить его словам, и безоружный и раненый, но все-таки сдался в плен немцам, а потом
хотя и бежал из плена, но, перейдя фронт, не остался там, на фронте, а пришел в Москву,
домой, то есть в общем-то совершил дезертирский поступок. И в то же время Елкину
хотелось помочь этому сидящему перед ним человеку.
Почему? Наверно, больше всего из-за откровенности рассказа, в котором было не
только выгодное, но и невыгодное для этого человека.
– А документов у меня никаких нет, и подтвердить то, что я говорю, некому, – снова
повторил Синцов то, с чего начал. – Случившееся до первого октября может подтвердить
комбриг Серпилин; его отправили тогда в госпиталь в Москву. Но здесь ли он – не знаю. А
после первого – некому.
Рассказывая, как он попал в Москву, Синцов упомянул о Люсине, но во второй раз
называть это имя и для доказательства своей честности хвататься, как за соломинку, за этого
подлеца было свыше сил Синцова.