Page 170 - Живые и мертвые
P. 170
Народу кругом становилось все больше. Пока одни носили взад и вперед нерезаные и
резаные рельсы и швеллеры, другие долбили мостовую, расковыривали ее железными
клиньями, а на противоположной стороне Садовой даже грохотал пневматический молоток.
Рельсы и балки резал автогеном широкоплечий парень в комбинезоне и ватнике, и только на
второй час работы, когда автогенщик на глазах у Синцова снял защитную маску, оказалось,
что это курносая, кудрявая женщина.
– Давай, давай подноси, старички, а то у меня через вас вся работа стоит! – озорно
закричала она Синцову и несшим с ним вместе балку близнецам в обвисших шляпах,
которые, как они уже успели рассказать, оба были библиографами из Книжной палаты.
Старинное здание Палаты недалеко отсюда, на Садовой, было разрушено бомбой, и они во
время работы несколько раз заговаривали об этом и никак не могли успокоиться.
– Мне неудобно, – тихим, застенчивым голосом сказал Синцову длинношеий юноша в
очках. – Я бы, конечно, был на фронте, и я буду, но я только неделю, как вышел из
больницы, у меня гнойный аппендицит резали; глупость просто – в такое время аппендицит,
а? Как вы считаете? – И он на ходу, неся балку, уставился на Синцова близорукими
стесняющимися глазами.
Синцов успокоил его: аппендицит – такая вещь, которой не прикажешь, когда ему быть
и когда нет.
– Вам вообще лучше бы не таскать, а то шов разойдется…
– Нет, это уж дудки! – сердито сказал юноша в очках, словно его шов не имел права на
это.
Еще час или полтора они продолжали таскать балки и рельсы, а потом присоединились
к тем, кто долбил ямы в мостовой.
– Ах, тверда московская земелька! – сказал кто-то.
– Жаль, немец не знает, сколько мы ему тут всего нарыли, а то бы узнал – враз
отступил…
Шутку не осудили, но и не поддержали. Люди относились к своему делу серьезно. Хоть
никто не говорил об этом вслух, но все понимали: на всякий или не на всякий случай, а все
же они ставят надолбы против немецких танков не где-нибудь, а на Садовом кольце,
напротив Крымского моста.
Потом колонна грузовиков привезла обмотанные колючей проволокой рогатки и
железные ежи, наспех сваренные из двутавровых балок.
– На «Серпе и молоте» их варят, – сказала одна из работавших с Синцовым женщин. –
Мне муж вчера говорил: день и ночь они там варят тысячи и тысячи этих ежей…
Синцов работал с увлечением, топя в этом увлечении мысли о том, что же будет с ним
дальше. «Что будет, то и будет», – говорил он себе, с удовольствием поднимая очередную
балку. Ему уже не хотелось бросать эту работу, уходить и где-то искать неизвестного ему
Юферева, тем более, что, по словам лейтенанта, райвоенком сам обещал еще вернуться сюда.
В полдень к работавшим подошла женщина в ватнике и пуховом сером платке и стала
выкрикивать:
– Первая партия, кто с ночи работает, идите в детдом обедать! Только тот, кто с ночи!
Кто поздней начал, пусть терпение имеет, подождет! Первая партия, идите в детдом, за мной
идите!
С первой партией Синцов не пошел, а со второй оказался в одноэтажном особнячке,
спрятавшемся во внутреннем дворе большого дома. Детдом давно эвакуировали, а в
особнячке был устроен питательный и обогревательный пункт для тех, кто работает на
строительстве укреплений.
В детдоме была только детская мебель; столы были такие низкие, что приходилось или
подсаживаться на корточки к этим столам, или садиться на них, или хлебать суп из миски,
прислонясь к стене. Кроме супа, ничего не давали; кто не захватил из дому хлеба, с тем
делились более запасливые; но суп был хороший, жирный, из мясных консервов, с перловой
крупой.