Page 169 - Живые и мертвые

было. По Садовому кольцу ехали грузовики. Один с визгом пронесся около самого тротуара,
где шел Синцов. Он был гружен рельсами и проволокой; свисая с кузова, проволока
царапала асфальт. У автобусной стоянки стояла небольшая очередь людей с чемоданами,
кажется уже отчаявшихся дождаться автобуса. Другие люди с чемоданами и узлами шли
пешком по Садовому кольцу, но сегодня их было совсем немного. Нельзя и сравнить со
вчерашним. Москва казалась сегодня менее тревожной и более готовой к отпору, чем вчера.
«Да, будут драться за нее до конца, – подумал Синцов. – Для этого и строят баррикады.
Дадут винтовку – и буду воевать на них, если придется, буду драться за нее и здесь, в черте
города, – подумал Синцов. – Для этого и строят баррикады. Так неужели мне не дадут
винтовки? Что я, такой последний человек, что мне не дадут винтовки драться на этих
баррикадах?! Не может этого быть».
В райкоме отнеслись к нему попросту, без особого сочувствия, но и без недоверия, и
это успокаивало. А еще больше успокаивало просто-напросто то, что был райком, что
секретарем в этом райкоме был все тот же самый Голубев, что милиционер стоял у
барьерчика, архив вывозился куда-то в надежное место, телефон звонил и соединялся и даже
у тети Тани в кипятильнике, оказывается, был кипяток.
За той взбаламученной Москвой, которую он увидел вчера, была и другая Москва –
райкомовская, по-прежнему спокойная, деловая, неиспуганная. На том управдоме, что вчера
швырнул ему кольцо с ключами, свет клином не сходился, и думать иначе было глупо даже
вчера!
Через двадцать минут он подошел к Крымскому мосту, возле которого действительно
перегораживали баррикадами с одной стороны Метростроевскую, а с другой – Садовое
кольцо. С того самого грузовика, который недавно проскрежетал по асфальту рядом с
Синцовым, выгружали сейчас проволоку и рельсы. С других грузовиков бросали на землю
мешки с песком. В переулке, уходившем за станцию метро, трудились несколько десятков
человек, выворачивая из мостовой булыжники. Видимо, они принялись за это дело еще с
ночи: булыжника была наворочена целая гора. Часть Метростроевской уже перегородили,
между двумя рядами вбитых в землю бревен заложили мешки с песком, а впереди вкось, как
клыки, вкопали рельсы и двутавровые балки. Балки и рельсы снимали еще с нескольких
грузовиков и тут же резали на куски – поодаль слышались короткие всплески автогена.
У баррикады стоял и распоряжался немолодой, из запаса, лейтенант с саперными
топориками на петлицах шинели.
– Товарищ лейтенант, – подошел к нему Синцов, – вы не видели майора Юферева?
– Был Юферев, привел мне людей и уехал. Обещал вернуться, – не глядя на Синцова,
ответил лейтенант. Потом поднял голову и спросил: – А вы чего, откуда?
– Меня из райкома направили…
– А вы? – повернулся сапер от Синцова к другим людям, подошедшим к нему почти
одновременно.
Тут были две женщины, тощий, длинношеий юноша в очках и двое худощавых,
пожилых, очень похожих друг на друга людей в одинаковых старых шляпах с обвисшими
полями.
– Тоже райком направил, – отозвалась одна из женщин, – а то кто же?
– Давайте тогда рельсы и двутавровое железо на автоген подносите, резаное обратно
захватывайте. Раскладывайте по ту сторону. С интервалами. Там, где вкапывать будем.
Сапер быстрыми шагами пересек мостовую, показывая, где именно раскладывать
нарезанные автогеном балки и рельсы.
– Пойдемте, – обратился к Синцову длинношеий юноша в очках, – понесем.
Синцов молча нагнулся, взялся за рельс и, приподнимая его вместе с другими, с
удовольствием почувствовал, что, несмотря на усталость, сила в руках у него почти прежняя.
Сначала они носили рельсы на плечах, а потом, согнув крючья из толстой проволоки, стали
носить рельсы, продевая крючья в болтовые отверстия, как их обычно носят путевые
рабочие.