Page 174 - Живые и мертвые

Синцова. Он был слишком счастлив открывшейся перед ним возможности сегодня же вместе
с Малининым попасть в коммунистический батальон.
– Никогда в жизни вам этого не забуду, – сказал он.
– А зачем помнить? – ответил Малинин со своей обычной угрюмой повадкой. – Если б
я тебе с барахлом места до Казани достал, вот это бы надо помнить, – усмехнулся он. – Вчера
человек двадцать обещали век не забыть. А тебе что ж, помогаю опять на войну попасть! Так
ты все равно попадешь. Один черт, только лишняя волокита была бы.
– Ладно, молчу, – сказал Синцов. – Я просто рад, что вы мне поверили. Могли не
поверить, а поверили. Вот и все.
– А всем верить нельзя, – по-своему поняв это замечание, как вообще жалобу на
бдительность, сердито отозвался Малинин. – Всем верить – в трубу вылетишь. Да и черт с
тобой, что вылетишь, – Советскую власть по ветру пустишь. Хотел бриться, да отдумал, –
снова сам себя перебил он. – Если хочешь, брейся, там, на подоконнике, моя бритва и
кисточка. Время еще есть…
Наскоро намылившись, Синцов стал сдирать неподатливую трехдневную бороду.
– Квасцы там поищи; ишь кровищи-то, словно борова зарезали. – Малинин взглянул
через плечо на его исцарапанное лицо.
Но где лежат квасцы, объяснить не успел. В дверь постучали, Малинин неприветливо
отозвался: «Ну…» – и дверь скрипнула и открылась. Синцов прекратил поиски квасцов и
повернулся. В дверях стояла высокая худощавая женщина с рюкзаком в руках.
– Здравствуй, принесла вот тебе, – сказала она, и Малинин шагнул ей навстречу.
Синцов понял, что это пришла жена Малинина, и, стараясь не слушать их разговор,
стал убирать за собой после бритья, но отдельные фразы все равно доносились до него.
– Вот это хорошо, – одобрил Малинин, – а этого не надо. Сказал, не надо, – значит, не
надо. Две смены хватит.
– Возьми, куда ж их оставлять! – настаивала жена.
Но Малинин буркнул, что он не верблюд, а носильщиков не будет… Потом Синцов не
расслышал несколько фраз, потом Малинин сказал:
– На, тут четыреста.
– Зачем же все-то? А себе? – сказала жена.
– А для чего мне теперь деньги? – спросил Малинин, и это, кажется, испугало жену –
она всхлипнула.
Синцов все убрал и, не зная, что делать дальше, продолжал сидеть спиной к Малинину
и его жене. «Наверное, сейчас они обнялись на прощание, и если что-то и говорят друг
другу, то очень тихо», – подумал он.
– На пару белья, – вдруг сказал за его спиной Малинин, и на колени Синцову полетела
пара старого, заштопанного, но чистого белья. – А то, я вижу, ты без запаса. Жена
понатащила тут лишнего.
Синцов повернулся и увидел, что жены Малинина уже нет в комнате. Они так тихо и
незаметно простились, что он и не слышал, как она вышла.
Малинин затолкал в рюкзак бритвенный прибор, надел поверх своего синего
полувоенного костюма старое черное драповое пальто и такую же черную драповую кепку и
вскинул на плечо стоявшую в углу винтовку.
– Пошли!
Когда они вышли на улицу, Малинин остановился на тротуаре и, запрокинув голову,
оглядел здание райкома, словно запоминая его перед разлукой.
– Сколько вы тут проработали? – спросил Синцов.
– В райкоме – с двадцать третьего, а в этом доме – как переехал сюда, с двадцать
шестого. Стекла зеркальные были, – неожиданно добавил Малинин, – еще с царского
времени, и в одну ночь, с одной бомбы почти все повыбило, а? Пришлось, как ларек,
фанерой заколачивать!
Малинин видел вчера и позавчера то же самое, что видел Синцов, но по своему